Граница - Станислава Радецкая
Дружбы с Йоханом у них не вышло. Андрей Павлович относился к нему покровительственно-снисходительно, не упуская случая сочувственно напомнить о шведских поражениях, и всякий раз Йохан хватался за шпагу, настолько его выводил из себя этот тон. Дуэли не случилось лишь из-за дам, которые не желали терять сразу двух поклонников, и по вечерам Диджле увещевал названного брата, что стоит быть терпеливым, сам удивляясь непривычным для себя словам.
Суд над Уивером назначили после Рождества, хотя ничего нового приехавшая комиссия не нашла. Гораздо больше времени граф фон Бабенберг потратил на то, чтобы разобраться в делах капитана, ландрата и городского казначея и заявить, что все делалось неправильно, неверно и против имперских указов. Капитан фон Рейне пару раз приглашал Йохана на ужин, где мягко намекал, что если барону фон Фризендорфу придется держать ответ перед комиссией об их отношениях с англичанином, то не стоит упоминать об орнитологических тетрадях. Капитану в те дни приходилось туго; кроме собственных проблем, навалились еще беды с приезжими: среди солдат то и дело вспыхивали драки, царило пьянство и воровство. Наказывать людей из чужого полка он не мог, пусть они, по всеобщему мнению, и заслуживали виселицы, и ему пришлось отпустить даже гефрайтора, заколовшего в поножовщине одного из его солдат. Граф фон Бабенберг неохотно принял рапорт об этом происшествии, но разбираться не торопился, и вместо того прислал фон Рейне бочонок прекрасного рейнского вина, посчитав, что подобная взятка вполне искупит человеческую жизнь.
Йохана действительно позвали к графу, но вопросы, которые тот задавал за приватным ужином, относились вовсе не к англичанину. Бабенберг знал, что слуга барона фон Фризендорфа по-прежнему передает ему еду и кое-какие вещи, но, похоже, это его ни капли не волновало; судьба Уивера была решена наперед, и грядущие пытки, и суд должны были стать лишь формальностью. Иногда Йохан всерьез думал послушать Софию и спасти Честера, но его останавливало одно: некуда было повести пленника и трудно выбраться из города, который кишел гренцерами, как вшивое рубище. Кроме того, потом он не смог бы вернуться к Анне-Марии под старой личиной Лисицы; милая девица ждала ребенка от него и терпеливо сносила осуждение отца и соседей, замкнувшись в своем собственном мирке. Несчастливое колечко, подаренное ею, Йохан носил с собой, но, когда он глядел на него, чтобы вспомнить о храброй возлюбленной и набраться сил, ему почему-то мерещилась баронесса Катоне.
Железное, поцарапанное, чуть погнутое – кому принадлежало кольцо? Иногда Йохану казалось, что не человек его потерял, но злой горный дух, и выковано оно было лишь ради раздора. Все смешалось, скаталось в единый ком – ложь, разбойники, горбунья, которую он использовал, весь высший свет, исчезнувший Пройссен. Внутри него была истина, что могла бы восстановить справедливость, но не разбить было этот затвердевший полупрозрачный шар.
По утрам они с Диджле, - и порой их сопровождал юный Николаус, - часто выезжали верхом за пределы города. Выпавший в ноябре снег напоминал о доме, и местные влахи, с которыми Йохан кое-как научился беседовать, говорили, что эта зима будет суровой. На перевалах, которые отделяли Зибенбюрген от Османской Порты уже вовсю резвились бури, и черные люди из монастырей в горах больше не спускались в город торговать диким медом и шкурами. С реки Олт пропали лодки, ивы чернели над стальной водой, и пожелтевшие дикие злаки на краю дороги торчали из снега, тронутые белизной, точно пудрой. Прогулки иной раз затягивались на целый день, и тогда они возвращались домой вместе с патрулем гренцеров, с которыми Йохан щедро делился табаком из своего кисета – в морозные дни даже жалкий огонек дарил тепло; на своей шкуре Лисица знал, что на мундирном сукне любили выгадать денег, оттого оно частенько не грело зимой и парило летом.
Затемно возвращаться было не страшно – светло-желтый от навоза снег на городских улицах отражал свет от редких тусклых фонарей, и потеряться было невозможно. До этого Диджле видел снег только в горах и не переставал удивляться, зачем природа придумала его.
- Смена дня и ночи мне ясна, - серьезно рассуждал он, держась позади Йохана. – Аллах устроил так, чтобы человек понимал, когда ему отдыхать. Нашей зимой трава жухнет, освобождает место для новой, пока идут дожди. Море становится холодным, чтобы рыбы после могли расплодиться. Говорят, что в Истанбуле тоже часто идет снег и будто на востоке есть целые его поля, но я не пойму, зачем он нужен.
- Это просто замерзший дождь. Я уже говорил тебе об этом раньше.
- Да, брат, - Диджле, наверняка, по привычке кивал. – Но все-таки я не понимаю…
Йохан заметил впереди темную фигуру, закутанную в плащ, что прислонилась к воротам дома, и натянул поводья. Осман вполголоса выругался на турецком и замолчал. Незнакомец повернул к ним лицо, наполовину скрытое тенью. Это был не Герхард, но Йохан оставался настороже.
- Добрый барон, - глухо донеслось из-за ворота плаща. – Подайте бедному человеку на кружку теплого вина. Вечер морозный. Птицы в лесу, и те падают с ветвей замертво.
Он отлепился от воротного столба и засунул руку под плащ. Йохан не стал медлить и ждать появления оружия. Он свистнул Диджле, пустил коня рысью и поднял плеть, чтобы огреть негодяя по плечам. Тот отшатнулся, не удержался на ногах и упал в снег, барахтаясь, как большая лягушка. Шляпа слетела с его головы.
- Не бейте, - сипло попросил он, прикрывая лицо. – Мне велено вам передать кое-что.
Диджле спешился и приставил кинжал к горлу
