Над Нейвой рекою идем эскадроном - Олег Анатольевич Немытов

– Без проблем! Разрешите начать подготовку? – бодро ответил Федорахин.

– Да. На подготовку остаток сегодняшнего дня и ночь, наутро выступаете! Выходите прямо к Нижней Синячихе, с неё и начнёте. Дружина самоохраны там небольшая, почти всех забрали на фронт. Действуйте по обстоятельствам. Окажут сопротивление – уничтожайте, как врагов, если не будут стрелять – никого не трогать. И возьмите два ручных пулемёта из нашего НЗ – пригодятся. Может, действительно повоевать придётся.

Наутро отряд выступил в указанном командованием направлении.

К полудню, разделившись на четыре группы, партизаны с гиканьем ворвались в Нижнюю Синячиху. Узнав у первого встречного, где живут староста, старший милиционер и командир дружины, Роман отправился к старосте, а Фёдору приказал привести туда же старшего милиционера Ячменёва и начальника дружины. Староста уже встречал Федорахина у ворот своего дома – вышел, услышав шум. Подъехав к нему на коне и остановившись в устрашающей близости, Роман спросил:

– Ты понял, кто к вам пожаловал?

– Да уж понял, чего ж не понять!

Вскоре появилось и остальное местное начальство. Начальника самоохраны, старшего милиционера и председателя местной следственной комиссии привели прямо с полевых работ.

– Иду за плугом – слышу топот, как будто цельный табун скачет… – Командир местной самоохраны шёл рядом со спешившимся Фёдором, мирно с ним беседуя. Роман, строго глянув на пришедших, отдал свои распоряжения:

– Соберёшь сход, пусть нас накормят обедом, и мы пойдём дальше на Ирбит! Но сначала восстановим у вас советскую власть. Мы – передовой отряд, а вслед за нами, учтите, идёт пехота!

– На полях сейчас все. Время нужно, чтобы их собрать… – начал было староста.

– Исполняй! Как видишь, мы вам зла не чиним, хоть вы и служите белым. Сколько наших на смерть осенью отправили? – Федорахин зло глянул на начальника самоохраны и на председателя следственной комиссии.

Староста, не желая больше распалять красного командира, поспешил выполнять его требования. Федорахин, махнув рукой одному из партизан, приказал следовать за старостой, чтоб последнему не взбрело в голову саботировать приказ. Повернувшись к остальным местным начальникам, также отдал распоряжения:

– Ты, Ячменёв, немедленно отправишься в город и скажешь там коменданту района, что здесь восстановили советскую власть. Это же мы сделаем и в других сёлах, в том числе и в самом Алапаевске, пусть подготовит гарнизон к сдаче.

– Мне как, на лошади или пешком идти? – спросил старший милиционер.

– Бегом! Или ещё не понял! – выхватив из ножен шашку, крикнул Роман.

Ячменёв сначала попятился, не спуская глаз с обнажённой шашки, потом бочком, бочком, а затем уже побежал в сторону дороги, ведущей в город.

– Теперь с вами. Где дружинники?!

– Все в поле! Кто сейчас бездельничает? Разве что дезертиры, которые по лесам прячутся, – со спокойным достоинством окинув взглядом Федорахина, ответил командир дружины. Он единственный из односельчан держался уверенно, не выказывая растерянности.

– Ты говори, да не заговаривайся! Мы тебе не дезертиры, а красные партизаны! – ткнул его кулаком в бок Фёдор.

– А плевать я хотел на ваших красных. Настоящие ваши красные большевики ой как далеко, их ещё осенью отсюда погнали так, что у них пятки сверкали! А вас иначе как дезертирами я не назову, сам видел среди ваших тех, кто бежал после объявления мобилизации. И большевистской, и белой!

Один из партизан скинул с плеч карабин, передёрнув затвор. Но Роман остановил его.

– Отвечать он будет, когда установится советская власть! Она с него и спросит.

И, обращаясь к командиру дружины, сказал:

– Вот что, мы не тронем ни тебя, ни твоих дружинников, даже разоружать вас не собираемся. Не нужны нам ваши берданы. Видишь, у нас вон даже пулемёты имеются! Но упаси Бог кого-нибудь из твоих вояк сделать по нам хоть выстрел, хоть попытку выстрела – вы оба, вместе с тем, кто на нас покушался, будете не расстреляны даже, а повешены!

И, обратившись к Фёдору Крюкову, приказал:

– Под арест его и председателя следственной комиссии! И охрану с пулемётом к ним приставь.

Через полчаса собрался сход. Роман, гарцуя перед собравшимися на лошади, произнес небольшую речь о наступлении Красной армии, объявил о восстановлении в Синячихе советской власти и предложил сходу выбрать ревком. Крестьяне ответили ему вначале молчанием, а затем недовольным тихим ропотом, который стал усиливаться.

– Мне с вами возиться некогда! Не хотите сами – тогда я назначу вам председателя, совета и ревкома. Вот он будет вашим председателем! – и Федорахин ткнул пальцем в старосту.

Партизаны захохотали.

– Сам изберёшь себе ревком. А теперь, как обещал, корми нас обедом, и мы прощаемся.

Староста, растерянно заморгав глазами, засопел. Такой оборот дела был ему совсем не в радость. Теперь придётся оправдываться и перед белыми властями, и перед своими мужиками – ведь накормить целую сотню партизан пообещал командиру красных! А за чей счет – конечно же селян…

После обеда отряд выступил по привычному сценарию и занял к вечеру село Останинское, где и заночевал. А с раннего утра его эскадрон торжественно вступил в родную для Романа деревню Бучина.

Роман сразу же проехал к дому. Поздоровался крепко за руку с отцом. Обнял мать, подкинул на руках младшего брата, поцеловал сестру Лидку. Мать заплакала – не то от радости, не то переживая за дальнейшие события. Роман не обратил внимания на её слёзы и не пытался успокоить. Он отвёл отца в сени и, не давая ему ничего сказать, заговорил первым:

– Вот что, тятя! Мы здесь ненадолго! Как говорится, оттягиваем на себя части противника, которые он должен бросить в помощь своему фронту. Красная армия, если ты не знаешь, перешла в наступление. Так вот, мы скоро уйдём, а ты немедленно запрягай всё, что имеется, и увози всех на дальние покосы. Уже скоро вслед за нами наверняка грянут каратели.

– Подлец ты, Ромка! На что нас всех обрекаешь! Люди пахать землю начали. Скоро сев будет, а нам по лесам прятаться?! Не пустил бы тебя в дом, да мать жалко! Зараз уходи! Только попадёшься где подале от дома, знай – убью, собственными руками убью!

– Что ж, убивай, батя, а власть, так и знай, наша с дядей будет!

И пошёл со двора, стараясь не слушать материнских причитаний. А Михаил Иванович, бросился запрягать лошадь, с отчаянием крикнув жене:

– Да не вой! Не поминки ещё! Вырастили помощничка…

Тем временем на площади, как до этого в Синячихе, собрался сход. Красный командир объявил о восстановлении во всём районе советской власти и поставил вопрос об избрании ревкома. Тут взял слово дядя Гордей, уже наговорившийся с партизанами и давно рвавшийся спросить командира