Тысяча кораблей - Натали Хейнс
— Нет! — воскликнула она. — Нет!
Вся красота Аполлона в мгновение ока улетучилась. Вечно молодой лучезарный стреловержец внезапно обернулся мстительным злодеем. Его раскрытая ладонь сжалась в кулак.
— Ты смеешь мне отказывать? — прогремел он. — Смеешь отказывать своему богу после того, как заключила с ним сделку?
Кассандра зажмурилась и попыталась заглушить возвысившийся голос Аполлона, зажав уши руками. Где Гелен? Почему не просыпается? Аполлон бросился на нее, как змея на жертву. Девушка почувствовала во рту его загустевшую слюну, а потом бог исчез.
Раньше никто никогда не плевал на Кассандру, и она с отвращением заскребла по языку пальцами. Однако ей был нанесен непоправимый урон. Девушка получила дар пророчества — непогрешимый и вечный. Зато лишилась дара убеждать окружающих в истинности предсказаний, которые произносил ее оскверненный язык. И она поняла это задолго до того, как выговорила первое слово. Кассандра уже видела, что ей не верят все те, кого она любит, даже Гелен. Люди пропускали ее предостережения мимо ушей. И с ее губ срывался досадливый лепет, когда ее никто не слышал. Кассандра осознала, что своим плевком Аполлон обрек ее на пожизненное одиночество и кажущееся безумие. Единственным утешением, похожим на крошечный проблеск в беспроглядной тьме, было понимание, что с ума она не сойдет. Но всегда будет предвидеть грядущее. И это приводило Кассандру в ужас.
Со временем девушка смирилась с горькой участью. Поначалу бремя трагедии — болезни или смерти любого человека, знакомого и незнакомого, — тяготило ее. Кассандра ловила себя на том, что выкрикивает предостережения каждому встречному, пытаясь отвести несчастье. И чем больше она пыталась достучаться до людей, тем невосприимчивее они становились. Юная вещунья снова и снова видела потрясение на лицах окружающих, когда сбывались ее пророчества, которыми они пренебрегли. Иногда ей казалось, что она заметила во взглядах проблеск понимания, точно в глубине души люди знали, что их предупреждают. Но огонек этот вскоре угасал, оставляя после себя лишь возросшую ненависть к бормочущей жрице, которую считали бесноватой. В конце концов Кассандра уже не могла видеть кого-либо кроме ближайших родичей и домашних рабов, потому что ей приходилось прозревать все новые трагедии в придачу к тем мертворожденным младенцам, недужным супругам и обездвиженным родителям, которые уже заполонили ее рассудок. Когда несчастную царевну заперли в крепости, в комнате с толстыми стенами, оставив при ней всего одну рабыню (ребенок у той умрет от незалеченной раны, и она повесится на веревке, которой подпоясывает свой хитон), это принесло вещунье облегчение.
Комната была сумрачная, с маленькими окнами под потолком, и напоминала Кассандре храм. Гелен иногда навещал сестру, и она, пусть и скорбя о его судьбе, утешалась сознанием того, что брат выживет в войне, хотя останется в плену у греков. Но Кассандре также было известно, что мать умрет, уверенная в том, что все ее сыновья убиты, ибо она не сможет поверить дочери. У нее самой не укладывалось в голове, что ее любимый брат-близнец выдаст Трою ненавистному Одиссею и воспользуется обретенным даром пророчества (не столь сильным, как у сестры, зато с одним преимуществом: окружающие верили Гелену), чтобы изменить родному городу. И все потому, что после смерти Париса царевичу не отдали в жены Елену, хотя ему было точно известно, что Елена Троянская опять станет Еленой Спартанской. Кассандра почти ощущала запах каменистых почв Пелопоннеса: Елена ни за что не осталась бы в Трое по завершении войны.
Кассандре не нужно было пытаться простить брата, потому что она заранее видела, как его корежит от обиды. Гелен не мог удержаться от зависти, как птица не может удержаться от полета. Кассандра верила в невиновность брата, хотя предвидела его измену. Она упорствовала в этом даже в день падения Трои, когда цеплялась за подножие статуи Афины, а греческий воин оттаскивал ее за волосы от алтаря, прежде чем надругаться над ней на полу храма.
* * *Через год после того, как Аполлон проклял Кассандру, она осунулась от тошноты, которая так часто сопровождала ее видения. Девушка никак не могла уяснить, является ли тошнота составляющей самого видения либо следствием тех ужасных событий, которые разворачивались перед ее взором. Ей было трудно есть, еще труднее — сдерживать рвоту, когда пророческие видения обуревали ее с особенной силой. Но постепенно Кассандра поняла, что можно в некоторой степени управлять воздействием видений, если сосредоточиться на том отрезке грядущего, который предшествует наихудшему событию (оно и представало перед ней в первую очередь и с наибольшей ясностью) или следует сразу за ним.
Порой, конечно, бывали и утешительные прозрения. Так, даже когда Троя пала и Кассандра устремилась в храм Афины, она знала, что ее мольба о неприкосновенности святилища будет оставлена без внимания, а потому не испытала потрясения. Даже когда греческий воитель Аякс выдрал у нее клок волос, оттаскивая от статуи богини, когда он отломил каменную ногу скульптуры, отрывая пальцы девушки, отчаянно цеплявшиеся за изваяние, когда вошел в нее и она взвыла от боли, Кассандра знала, что изнасилование будет отмщено. Она видела, как ненавистный Одиссей призвал греков наказать Аякса за осквернение храма и статуи Афины, но те не прислушались. Однако пророчица знала, что Афина отомстит за нее: богиня не простит грекам оскорбления. Это не вернуло ей ни вырванных волос, ни порушенной девственности, и все же служило утешением.
Прожив много лет с ужасным предвидением разграбления Трои, убийства братьев, отца, сестры и племянника, Кассандра, наблюдая падение города, возможно, испытала не меньшее облегчение, чем греки. Ожидание бедствия было мучительнее самого бедствия; по крайней мере, пока бушевали пожары, страх отступил. Хоть и ненадолго.
* * *Когда крики Андромахи, у которой отняли сына, пронзили истерзанное сердце Кассандры, она попыталась сосредоточиться на будущем невестки через год, два, пять, десять лет. Но прием, помогавший пророчице в прошлом, отныне не работал. Куда бы ни падал ее взгляд, она не прозревала ничего, кроме страданий: ей было не выдержать груз многочисленных горестей Андромахи и Гекабы. Как всегда, когда чувства Кассандры подвергались подобному испытанию, ее душу вновь охватил беспредельный ужас. Она попыталась замедлить дыхание, зная, что иногда это помогает подавить панику. Но прием не сработал. В ее жизни после того, как случится худшее, не будет больше ничего.
