Под знаком тибетской свастики - Фридрих Наумович Горенштейн
- Ты уходишь? Я с тобой.
- Иди к доктору в госпитальную палатку, там ты нужна.
- Коля, я тебя люблю и ревную.
- Ревнуешь? Милая моя, к кому ж ты меня ревнуешь? Не к смерти ли?
- Может быть, ведь смерть тоже женщина, но я надеюсь отбить тебя у нее.
Мы поцеловались, я пошел к Маркову.
- Есаул, - сказал мне Марков, - вам с пятью казаками надо осмотреть болотистую низину. Иного пути для выхода отсюда у нас нет. Стрелять запрещено. Из оружия вам остаются только ножи. При встрече с неприятелем его следует уничтожать молниеносно и тихо так, чтобы вокруг никто ничего не услышал.
139. Сцена
Болотистая вода тускло поблескивала под луной. Мы шли, нащупывая бугристую твердь, прижимаясь к шелестящим под ветром кустам. Вдруг послышался шлепающий свук. Я поднял руку. Мы остановились.
- Ложитесь, - прошептал я.
Мы легли на болотистую землю.
- Их двое, - шепнул один из казаков.
Двое красных дозорных беспечно шли по воде. Мы кинулись на них, сбили с ног, засунули их головы под воду и держали так, пока конвульсии не прекратились и они не затихли. Дальше мы двигались вперед на четвереньках.
- Смотрите, камень, - шепнул я, - двигаемся к камню. Там мы сможем немного обсохнуть и отдохнуть.
Когда мы почти достигли цели, камень неожиданно пошевелился. Это оказался еще один красноармеец, сидевший неподвижно, видно, задремавший. Я всадил ему в спину нож, и прежде, чем он успел закричать, мы навалились на него и засунули под воду. Болото, наконец, кончилось, и мы смогли идти быстрее. Вскоре показались огни.
- Неприятельский лагерь, - шепнул один из казаков.
Ползком мы двинулись в его направлении, ожидая окрика часовых, но все было тихо.
- Похоже, лагерь пуст, - сказал я, - огни костров оставлены для обмана. Хорунжий, проверьте.
Хорунжий пополз в направлении лагеря. Мы затихли. Вскоре хорунжий вернулся.
- Лагерь пуст, ваше благородие, вот - нашел, - и протянул бутылку “Смирновской”. - Видно, и большевики любят побаловаться. Все-таки русские люди.
Он откупорил бутылку, и не успел я слова сказать, как уже глотнул из горла.
- Что вы делаете, хорунжий, - сказал я, - водка может быть отравлена.
- Нет, ничего, - сказал хорунжий, - хороша, ваше благородие.
И снова глотнул. Продрогшие от болотистой воды, мы выпили из горла, передавая бутылку друг другу. Теплота разлилась по жилам, взбодрила нас.
- Надо немедленно повернуть назад и обо всем доложить, - сказал я.
140. Сцена
Выслушав мой доклад, полковник Марков приказал:
- Людей разбудить, лошадей седлать, бесшумно оставить лагерь, двигаясь на юг. Начинается великая игра в прятки, кто кого перехитрит: мы Щетинкина или Щетинкин нас.
Миновав болотистую низину и пустой лагерь противника, где догорали костры, мы к утру вошли в довольно широкую, но окруженную со всех сторон скалами долину.
- Отсюда до монастыря мили две, - сказал полковник Марков. - Надо быстрее преодолеть это пространство. Сменить рысь на галоп! - скомандовал он.
Мы помчались вперед, но в этот момент со всех сторон с окружающих долину гор раздались выстрелы. Послышались пулеметные очереди, начали падать люди.
- Враг перехитрил нас, мы в западне! - закричал полковник Марков. - Спешиться и залечь!
141. Сцена
Враг превосходил нас численно. С этого момента жизнь наша превратилась в бесконечный кошмар. Бойцы из отряда Щетинкина расстреливали нас из-за скал, так что в долине мы постоянно находились в полной их власти. Наше число стремительно сокра щалось.
- Есаул, - сказал мне полковник Марков, лежа за обломком камня с полевым биноклем, - у нас единственная возможность прорваться среди скал и скрыться в этом направлении. Он приподнялся, указывая направление, и в этот момент пуля попала ему в грудь.
- Доктора, - закричал я.
Доктор Клингенберг и Вера не успевали перевязывать раненых, бинтов не хватало, использовали тряпки, разорванные на куски рубахи. Когда они подоспели, Марков уже хрипел.
- Есаул, - с трудом сквозь хрип едва произнес он, - принимай команду.
Потом, помолчав, добавил:
- Видишь, какая у нас война?
Тело его вытянулось.
- Он мертв, - сказал доктор и закрыл полковнику глаза.
К вечеру обстрел несколько стих. Горы затянуло туманом, подул влажный ветер. Приближалась гроза. Всюду лежали трупы, стонали раненые. Пригнувшись, я с доктором и Верой обходил наши позиции, оказывая раненым посильную помощь. Молодой хорунжий, с которым я ходил в дозор, лежал ничком. Я перевернул его лицом кверху.
-Убит выстрелом в лоб, - сказал доктор.
На губах его застыла счастливая улыбка, словно он попал туда, куда всегда мечтал попасть.
Мы услышали чей-то стон и голос. Кто-то монотонно повторял одно слово:
-Темнота. Темнота.
Это был Гущин. Он сидел на земле, прижимая руки к лицу, и кровь струилась у него меж пальцев.
- Темнота, темнота, - повторял он.
- У него агония, - сказал доктор.
Но, услышав наши шаги, Гущин с неимоверным трудом поднялся на ноги и резко сказал:
- Вернуться в строй, кто бы вы ни были!
- Володя, это я, Коля Миронов.
- Коля. Вот и кончилась наша дуэль, прощай.
- Володя, здесь Вера.
- Вера, подойди, Вера.
Сдерживая рыдания, Вера подошла. Гущин протянул вперед окровавленную руку и начал ощупывать лицо Веры, пачкая ее щеки, губы и лоб кровью.
- У него череп прострелен, - шепотом сказал доктор, - так что повреждены оба зрительных нерва, и он потерял зрение.
- Вера, прости меня, если можешь, - наконец произнес Гущин.
- Ты прости меня, Володя, - сказала Вера и поцеловала Гущина.
- Коля, Вера, - произнес Гущин, - поживите вместо меня, порадуйтесь жизни.
Вдруг совсем близко раздалась пулеметная очередь. Пули защелкали о камни. Мы упали, прижимаясь к земле.
- У них внизу, под скалой, пулемет, - произнес Гущин, - метров сто, не больше. С гор они стрелять не могут - туман. Если пулемет уничтожить, можно прорваться. Дай мне ручную гранату.
Я дал ему гранату. Он
