Хитон погибшего на кресте - Геннадий Михайлович Левицкий
– Лежи. Тебе нельзя вставать еще несколько дней, – остановил его старец.
Тел действительно было много: вздувшиеся, изуродованные; с трудом можно было различить – где женщина, где мужчина, а где ребенок. И они продолжали прибывать с течением впадавшего в Асфальтовое озеро Иордана.
То был результат действий одного из легатов Веспасиана – Плацида. Спасаясь от римлян, восставшие иудеи, а вместе с ними мирные жители, а также их близкие устремились к Иерихону. Этот город, обладавший мощными укреплениями, с огромным населением виделся им надежным убежищем. Но все они, как оказалось, спешили навстречу своей гибели. В пути всадники и легионеры Плацида истребляли всех, кого удалось настичь – поодиночке и целыми толпами.
Беглецы достигли берега Иордана и… остановились. Река, из-за дождей вышла из отведенных природой границ и увеличила скорость своего течения. Нынешний вид ее не оставил иудеям никаких надежд перебраться на противоположный берег. Поневоле люди, способные держать оружие, разворачивались для битвы. Они, как вышли к реке на огромном участке, так и развернулись к врагу длинной линией. Для подобного построения необходим был великий Ганнибал, который окружил бы немногочисленный отряд римлян и повторил бы сражение при Каннах. Но поскольку прах зловещего пунийца давно истлел, то всадники Плацида без устали рубили в разы превосходящее войско иудеев – отчаявшееся в спасении и пребывающее в полной растерянности.
Пятнадцать тысяч человек пало от меча на берегу, бесчисленное множество было загнано в реку, где и потонуло в стремительных водах. Весь путь бегства иудеев был полит кровью, а желтая вода Иордана изменила свой цвет на красный.
Трупы этих несчастных и хоронили ессии на кладбище своей общины. Война упорно стучалось во врата затерянного в песках селения. Поливая слезами чужие тела, отшельники оплакивали собственную участь и надежду на победу Добра над Злом. Все понимали, что их мирной жизни настал конец и они едва ли встретятся со своими мужчинами, ушедшими по зову Свитка войны.
Кумраниты едва управились предать земле истерзанные тела до заката. На следующий день трупы снова колыхались на волнах Асфальтового озера. Еще два дня Иордан приносил подобные послания от легата Плацида. Наконец, жители общины пришли на берег моря и с облегчением увидели, что на его поверхности плавало лишь несколько всплывших кусков асфальта. Благодарное море больше не волновалось, оно дышало покоем и умиротворенностью.
Обманчивый покой моря не передался кумранитам. Пришло то время, о котором все читали в древних свитках, и все надеялись, что оно придет не скоро. Но, увы! Вокруг рушились тысячелетние города, горела земля и гибли люди; ужасный запах разлагающейся плоти говорил, что беда неумолимо приближается к селениям в пустыне. Старейшина, предчувствуя беду, распорядился немедленно спрятать все самое ценное в ближайших пещерах. И все, кто мог выполнять эту работу, потянулись к скрипторию.
Мертвый хранитель манускриптов
Вместе со всеми прятала в пещерах библиотеку и престарелая Прокла. Она бережно упаковывала манускрипты в горшки, надеясь сберечь для потомков высшие знания человечества и память о кумранской общине, верившей в Учителя Праведности.
В одной из пещер Прокле почудилось некое шевеление в глубине, там – где не доставал огонь светильника. Она решила все же убедиться, что на самом деле шорохи произвел случайно залетевший в пещеру ветерок. В иной раз она бы и не обратила внимания на посторонние звуки, но сейчас вопрос стоял о сохранности самого дорогого имущества общины – книг.
Прокла взяла светильник и прошла вглубь. К своему изумлению женщина увидела, что причиной непонятных звуков был вовсе не ветер, а человек, расположившийся на лохмотьях в самом дальнем углу.
Открытые глаза смотрели прямо на нее. Бледное иссохшее морщинистое лицо напоминало скорее мумию. Но нет! Глаза, потревоженные светом, моргнули, а значит, они принадлежали живому человеку.
– Ты кто? Как сюда попал? – с тревогой в голосе спросила женщина.
– Я пока еще живой человек. А в пещеру вошел, чтобы умереть. Заодно я обрету таким образом могилу, мои кости не останутся на поверхности земли. Ведь эта пещера ничья, или ты имеешь на нее права? Тогда прости… Перебраться в другую пещеру у меня уже не хватит сил.
– Тебя должны похоронить родные, друзья. Где такое принято, чтобы человек сам себя хоронил?
– Родных у меня нет, а друзей растерял среди песков, – признался человек, готовившийся стать покойником. – Однако мне до боли знаком твой голос. Погоди, женщина, дай привыкнуть к свету. И не свети мне прямо в глаза.
– Мне тоже показался знакомым твой голос…
– Прокла! – узнал, наконец, добровольный затворник. – Вот уж не ожидал, что ты будешь последним человеком, кого я увижу в жизни. Что ж… я рад.
– Прости. Голос очень знаком, но черты лица твоего не могу отыскать в прошлой жизни, – призналась женщина.
– Я бы тоже себя не узнал, если б увидел со стороны. Уже много дней я ничего не ем, питьем служит влажная стена пещеры. Но не буду тебя томить. Я – Варавва.
– Варавва?!
– Да. Того самого разбойника ты видишь в самом беспомощном виде. Лишь теперь я готовлюсь к смерти, проживши очень долгую жизнь. Этому можно было бы радоваться, но я печалюсь… Я должен был умереть до того, как предстал перед судом твоего мужа. Теперь мне лишь остается просить прощения у тех, кому сделал зло. Изменить ничего не возможно… Все они проходят перед глазами. Но более всего я виновен перед Иисусом из Назарета. Почему я оказался рядом с Ним? Почему эти глупые иудеи выбрали меня?
– Так должно было случиться.
– Нет, Прокла. Вина моя безмерна. Я за нее слишком мало страдал. Может быть, хоть перед смертью доведется помучиться.
– Он добр. Он тебя уже простил. Ты раскаиваешься – значит, прощен.
– Благодарю тебя, милосердная Прокла. После твоих слов мне стало легче, – искренне произнес Варавва. – Но что делаешь ты в этой пещере?
– Мы прячем книги общины. Римляне приближаются к нашим поселениям.
– Будь спокойна. Я не отдам римлянам ваши книги, я буду сторожить их даже мертвый. А теперь иди, занимайся своим делом, не трать на меня, недостойного, драгоценное время.
– Я принесу тебе ячменных лепешек.
– Не надо, Прокла. Мой организм давно не принимает никакой еды.
Прокла ушла и скоро вернулась с кувшином.
– Здесь вода. Завтра я опять приду.
– Прощай, Прокла.
На следующий день Прокла вместе с Марией вошли в пещеру. Они принесли корзину свитков, которые предстояло спрятать здесь. Но прежде женщины разожгли светильник и направились в знакомый Прокле дальний угол. Варавва лежал в том же положении, как и вчера. Глаза так же были открыты, но жизни в них
