Серо Ханзадян - Царица Армянская
— Прими корону, Каранни! — твердо сказала. — Больше мне нечем тебя
одарить.
Каранни взял у нее корону.
Царица ничем не обнаружила своей душевной боли: все как бы так и
должно было быть.
Она вышла. И почти у самой двери столкнулась с хмурым, уже обритым
Таги-Усаком.
— И ты теперь тоже умер для меня, Таги-Усак, — сказала Мари-Луйс,
тяжело вздохнув. — Как много в моем окружении живых трупов!..
Таги-Усак покорно опустил перед ней голову. Он давно ждал от
Мари-Луйс любой жестокости по отношению к себе, вплоть до убиения. Но
такого — что обратит его в жрецы — не предполагал.
Не поднимая головы, Таги-Усак тихо, чуть внятно проговорил:
— Желаю тебе обрести успокоение, мое божество! Свет моей души угас.
Истаяли свечи, светившие мне...
Мари-Луйс ощутила вдруг тайный страх. Вчера еще мужественный и
прекрасный, в этой новой для него хламиде Таги-Усак казался сейчас чем-то
средним между мужчиной и женщиной. Обритый череп выкрашен, на лице ни
волоска.
— Каков будет конец, Таги-Усак? Что произойдет завтра?
— Завтра — это сегодня. Должное уже свершилось.
Царица задрожала от негодования.
— Я спрашиваю, что будет завтра?
— Дай мне руку — узнаешь.
Мари-Луйс машинально спрятала руки в складках своей одежды.
Таги-Усак усмехнулся.
— Вот и свершилось твое желание. Отныне твой удел — покаяние и
воздержание за былой грех.
— Моя жизнь давно уже стала сплошным воздержанием, жрец Таги-Усак! —
раздраженно бросила царица. — Уйди от меня. И немедленно...
Таги-Усак поспешил удалиться.
Он был уверен, что провожающие его глаза царицы полны слез. Он был
уверен в этом.
* * *
Арбок Перч вместе со своим отрядом добрался до высей Тайка и там, в
горах, раскинул лагерь.
Дав людям немного отдышаться, он приказал воинам построиться на
лесной поляне и, стоя перед шеренгой, мрачный, вооруженный, точно к бою
готовый, произнес:
— Вы были свидетелями того, как я отказался от должности властителя
Нерика, предложенной мне царем Каранни. Были?
— Да, свидетели!..
Арбок Перч рванул серьгу из уха — подарок Каранни — и бросил в кусты.
— Отказываюсь и от этого дара царя. Сейчас, когда мы сами себе
властители, я спрашиваю вас, свободные люди, хотите вы впредь оставаться
со мной?
— Хотим, хотим! — ответили все хором.
Ерес Эпит, которая была единственной женщиной в отряде мятежников, с
гордостью взирала на своего супруга и испытывала к нему все большую и
большую преданность и любовь. Только теперь, только с ним она вдруг
поняла, что всю жизнь боялась лишь богов и царей...
Места тут, в Тайке, хорошие. С вершин просматривается весь горизонт.
Воды много, леса богатые. И становище надежно укрыто в их чаще от
недоброго глаза и слуха.
Минул первый день, затем еще и еще.
Арбок Перча почему-то тревожила безмерная кротость и нежность Ерес
Эпит.
— Может, тебе горько здесь, на чужбине, жена моя? Может, нежеланный
я? Если так, только скажи, я готов сам доставить тебя в дом твоего отца,
дать тебе свободу! Нет для человека ничего более святого, чем свобода.
Ерес Эпит кинулась ему на шею:
— Я счастлива с тобой, Арбок Перч! Боги тому свидетели!
— Счастье — это игра богов. Нам, смертным, оно перепадает редко. Да и
то порой лишь для того, чтоб обернуться бедою. Человек — сам себе бог и
собою держится в мире.
Ерес Эпит погладила ему руки.
— О Арбок Перч, супруг мой, ты удивительный, необыкновенный человек.
Она обернула свои длинные косы вокруг его шеи, как ожерелье, и, нежно
ластясь, сказала:
— Я осмелюсь спросить у тебя: разве нельзя жить свободным и
независимым?
— Как тебя понимать?
Ерес Эпит, видно, не знала, как выразить то, что занимало ее мысли.
Она не робела, нет. Просто не находила слов.
— Вот ты восстаешь против богов, против царей. Так ведь?
— В этом смысл моей жизни.
— Выходит, этим ты связываешь себя с ними, снова сковываешь цепями
свою свободу. Выходит... Нет, не могу я никак выразить. Понимаешь, мне
ясно одно: вот ты отказался служить царю, но свободы у тебя все равно нет,
ты связан враждою с недругами, зависим от этой вражды, от их воли и
действий?..
О боги, о чем вещают эти нежные уста, созданные для жарких
лобзаний!..
— Человек извечно в оковах, — продолжала Ерес Эпит. — Да, да, в
оковах. Причем по своей воле, сам их на себя надевает. А вот мне хотелось
бы жить по-настоящему свободной, как птица, как звери в священную пору
любви. Но пойми, любимый, это невозможно. И желаемое тобой тоже
невозможно. Как найти то, чего нет, чего не может быть? Человек от
рождения обречен быть рабом оков, не всегда видимых, но извечных для
каждого. И хлеб и вода, их добывание — тоже оковы. Нету и не может быть
для человека полной свободы и независимости. Нету...
Ерес Эпит продолжала свои раздумья вслух и словно бы уже не мужу, а
себе все внушала. Она даже не сразу заметила, что Арбок Перч, опустив
голову к ней на колени, заснул. Прекрасное мгновение. Только в такие
минуты, только во сне человек поистине свободен и предоставлен сам себе.
Благословение уснувшим навеки. Неужто над нами есть неосязаемая высшая
сила? Нет! Есть жизнь, есть земля и их несчастные создания... Отнюдь не
боги управляют миром. Рождение и смерть никем не предрешаются. Никем...
Прошел день, а за ним чередой и другие. Душа Арбок Перча горела
жаждой мести. Как он ни силился, Нуар не забывалась.
Приказав своим людям разрушить в окрестностях всех каменных
богов-идолищ, все молельни и источники священной воды, Арбок Перч принялся
муштровать своих воинов. Всякого, кто осмеливался возражать ему и
сопротивляться, он тут же уничтожал: кого вешал на деревьях, кого сжигал
на костре. И во всполохах пламени ему мерещилась Нуар.
— Да прости, Нуар! Да прости!..
Слух о нем разносился повсюду. К нему стали прибиваться беглые рабы,
безземельный люд, все обделенные и гонимые. Шли, чтоб отдаться в полную
власть, веруя в него как в бога.
Время летело, а Каранни все не слал карающего войска, что удивляло
Арбок Перча. Очень уж он ждал. Невтерпеж ему было сразиться с царем за их
богиню Нуар. И, коли суждено, пусть пал бы в этом бою, убедился б, что
есть она — вера. Не желал он жить в безверии.
* * *
Арбок Перча среди ночи вырвали из объятий Ерес Эпит.
— Каранни прислал к тебе гонца! — сказали ему.
Он вышел из шатра. Царевым гонцом был жрец. В длинном хитоне, через
плечо перекинуты какие-то ритуальные принадлежности.
Арбок Перч глянул на него, потянул носом воздух, и почудилось, что
пришелец пропах храмовым духом.
Кликнув воинов, Арбок Перч приказал:
— Убейте этого вонючего жреца, разорвите на куски!
Воины схватили посланца, но тот вдруг одним махом отбросил их и навис
над Арбок Перчем.
— Предатель ты, и люди твои изверги. Пропадаешь из-за несчастной
женщины.
Предводитель мятежного воинства занес тяжелую палицу, готовый
размозжить голову дерзкого пришельца, но рука вдруг, как по мановению
волшебства, ослабла, и он, пылая гневом, закричал:
— Ты Таги-Усак, оборотень треклятый?
— То-то и оно. На друга руку поднимаешь!..
— Я никогда не был тебе другом. Ты слуга властителей, презренный и
бесславный. Тебя вот уж и в жреца обратили...
— Не то говоришь! — вскипел Таги-Усак. — Позволь лучше напомнить
тебе: творящий правое дело должен убить гонца, не выслушав, с чем он к
тебе явился. Такой человек, как ты, может быть свободным.
Арбок Перч несколько поостыл. Попросил жену накормить Таги-Усака,
дать отдохнуть и затем снова привести к нему. Он и впрямь был озадачен:
как же вести себя с бывшим другом и как действовать дальше? Куда заведет
его путь, по которому он пошел: к погибели или к спасению?..
Только через три дня предводитель разбойных мятежников Арбок Перч
пожелал видеть Таги-Усака. Уселся на самодельный деревянный неструганый
