Серо Ханзадян - Царица Армянская
царица, с богами силой меряется, а мужа отринула. Где это видано? Ну, да и
ладно! Какое мне дело до того, что курица не в своем гнезде яйца несет».
Они поднимались вверх по извилистой дороге. Отсюда золоченый купол
храма Эпит-Анаит был виден особенно хорошо. «Сияет, как наложница
престолонаследника Нуар, — мелькнуло в голове Каш Бихуни. — И зачем только
Каранни сохраняет храмы? От них ведь никакого толку...»
Каранни осмотрел крепостные стены и остался доволен: хорошая кладка,
надежная толщина, все делается как надо. С внутренней стороны устроены
необходимые приспособления, есть и стойла для коней.
Он решил, когда все будет закончено, воздвигнуть на круглой
центральной площади нового города статую Мажан-Арамазда. Над ней уже
работают. Царевич видел ее, статуя должна быть очень хороша.
Каменотесы и жрецы, работающие над созданием Ани, встречали
престолонаследника с почтением. Резали жертвенных бычков и овец у его ног.
Несмотря на раннюю пору, появился и Таги-Усак, возглавляющий от имени
Каранни все работы по возведению нового города.
— О божественный, город твой день ото дня становится многолюдней.
Прибывают на жительство целыми кланами, иные по пятьдесят — шестьдесят
человек.
— Вот только ты, Таги-Усак, да брат мой Каш Бихуни никак не
обзаведетесь семьями.
— У меня теперь вся надежда на бога зла Угура, — хмыкнув, пошутил
верховный военачальник. — Недалек час — явится и приберет меня...
— Выходит, надо его уничтожить, и мы это сделаем! — сказал царевич.
— И Шанта тоже! — воодушевился Таги-Усак. — И еще!.. Кому он нужен,
этот сонм богов. Иной раз все перемешаются в голове, не вспомнишь, какого
и по какому случаю следует поминать...
Новые поселенцы большой толпой окружили Каранни. Престолонаследник
был приветлив с ними.
— Я рад всем вам, новоприбывшим, благословляю вас и освобождаю от
податей.
Толпа возликовала:
— Слава царю нашему Каранни!..
— Слава царице нашей Мари-Луйс!..
— Слава, слава!..
Каш Бихуни обратил особое внимание на то, что царь освободил
новоприбывших от податей. «А ты хитроумен, царь наш! — подумалось ему. —
Хочешь, чтоб побольше народу сошлось в твой новый город. Хочешь, чтобы
твой Ани сделался более грозной и могучей цитаделью, чем Хаттушаш у
хеттов!»
Каш Бихуни улыбнулся, довольный, извлек из кармана своего хитона
горсть любимых жареных бобов и стал потихоньку от Каранни крошить их
зубами. Дела, конечно, разворачиваются небывалые, но ему-то что с того...
* * *
В новой части столицы, в Ани, поднялся храм Мажан-Арамазда и рядом с
ним усыпальница, под сенью которой будут покоиться останки царя Уганны.
Все, что связано с распоряжениями относительно похорон, Каранни
поручил Мари-Луйс. Он уже смирился с тем, что жена стала ему чужой, но
боль еще жила в душе. И сейчас Каранни хотел лишний раз дать ей понять,
что высоко ее чтит и не собирается отстранять от своих царских дел.
Мари-Луйс объявила о дне похорон. Весть тотчас разнеслась в Куммахе и
в Ани.
И вот день этот наступил.
Еще с утра площадь у храма заполнили женщины, стремящиеся первыми
лицезреть царя Уганну. Все заходились плачем и причитаниями. Иные в
экстазе доводили себя до того, что теряли сознание. Две юные жрицы, опоив
себя дурманным снадобьем, отошли в мир иной прямо на плитах у входа в
храм. Узнав об этом, Мари-Луйс послала туда воинов из своей охраны,
приказав оповестить, что она запрещает самопожертвования.
А на площади старого города тем временем объявился облаченный в
царские одежды безумец, называющий себя воскресшим по воле богов царем
Уганной. Самозванца схватили, догола раздели, сняли с него накладные
волосы, краску, коими он подделался под царя, и вывели напоказ толпе.
Толпа вмиг забила его камнями до смерти.
Среди людей на площади рассеялись храмовые жрецы. Они гундосили свои
заклинания, молили смерть, чтоб, унеся их царя, она впредь обходила бы
стороной всех армян.
— Царь наш Уганна был справедлив! — твердили и жрецы, и толпа. —
Предки его тысячелетия жили в горах, там, где гнездятся орлы. А мать его
понесла от вод великого Евфрата. Когда новорожденный появился на свет, его
колыбелью стала купель из камня, а вскормлен он был орлиными яйцами!..
Шестеро рабов несли к храму носилки, на которых восседал великий жрец
Арванд Бихуни. Увидев это шествие, Каш Бихуни выплюнул изо рта
недожеванные бобы.
Похоронная процессия вышла из храма Мажан-Арамазда. И впереди, и
замыкая ее, шли сотни жрецов. Все они трубили в рожки, а жрицы стенали,
плакали, что-то выкрикивали. С ними голосили и горожанки.
Овдовевшие жены царя Уганны, которых было много, шли за катафалком
простоволосые, растерзанные. За ними следовали наемные плясуньи и
плакальщицы.
Обряд погребения начался ритуальным песнопением и плясками. Затем
приближенные почившего царя мужчины обрезали свои бороды и в кровь себя
исцарапали. А великий жрец тем временем возносил молитвы и, причитая, все
поминал жизнь и деяния Уганны.
Царевы слуги подносили людям вино. Каждый отпивал один-два глотка...
В выложенной камнем усыпальнице стояла колесница.
Каранни с грустью взглянул туда. Страшно подумать: отец уходит
навсегда.
Жрецы окурили маслами и ладаном усыпальницу, затем осадили на колени
коней, впряженных в последнюю земную колесницу царя, и всадили им ножи в
голову.
Сделав все это, они сняли забальзамированное тело покойного и
опустили на колесницу в усыпальнице. Жрецы посыпали его сухим красноземом
и покропили священной водой. Царевы жены, обрезав волосы, положили их на
грудь умершего. Все оружие царя Уганны, кроме его боевого щита, уложили
вокруг колесницы. А щит и серьги царя вручили сыну Каранни на памятное
хранение.
— О государь наш! Избранник богов! — заголосил Арванд Бихуни. — О
великий царь Уганна, возвернись! Возвернись к нам!
Вдовы истошно выли, в кровь царапали руки и лица.
Но вот усыпальницу накрыли большой плитой тесаного, резного камня.
Великий жрец шепнул на ухо Мари-Луйс:
— Позволь хоть одну из вдов принести в жертву! Хоть одну,
божественная? Ведь так принято!..
— Запрещаю! — решительно и строго сказала царица. — Слышишь,
запрещаю!
— Разреши принести себя в жертву той, которая захочет этого
добровольно, божественная! Сделай милость!
— Запрещаю!!!
— Ну, хоть раба можно?..
Мари-Луйс так взглянула на великого жреца, что он наконец испуганно
попятился назад.
Царевы жены раздали всем ритуальные сладкие лепешки и снова принялись
стенать и причитать.
Жрецы зарезали жертвенных козлят.
Когда обряд погребения был завершен, Арванд Бихуни, обращаясь к
царице, сказал:
— А теперь, божественная, назови, кому из жрецов ты поручаешь быть
хранителем царской усыпальницы.
Мари-Луйс вздрогнула от неожиданности. Деваться было некуда,
собравшись с силами, царица проговорила:
— Жрецом-хранителем царской усыпальницы объявляю астролога
Таги-Усака. — Тяжело вздохнув, она добавила: — Пора уже ему целиком
посвятить себя служению богам и общению со звездами.
Арванд Бихуни с опаской сказал:
— Божественная, но Таги-Усак ведь не обращен в жречество?..
— Все в нашей воле. Не обращен, так обрати!
Мари-Луйс явно торжествовала, что приняла такое решение.
Таги-Усак молча проглотил слюну. Она была горькой.
Солнце село. Все разошлись.
Вечером Мари-Луйс вошла в спальню Каранни. В руках у нее была золотая
царская корона, усыпанная алмазами.
— Прими, царь мой, корону своего отца, знак величия и власти!
Мари-Луйс опустилась на колени, протянула ему корону и добавила:
— Прими, Каранни, царь армянский!
Он приподнял руку:
— Неужели у моей жены нет для меня более дорогого дара, чем эта
неодушевленная красота?
— Прими корону, Каранни! — твердо сказала. — Больше мне нечем тебя
