Тень за правым плечом - Александр Львович Соболев
Это удачное стечение обстоятельств было омрачено тем, что Шленский настойчиво напросился сопровождать нас в нашей экспедиции, ссылаясь на чрезвычайный интерес к личности доктора (с которым он не был знаком) и желание получить у него консультацию, — и при этом демонстративно и очень ненатурально хватался за сердце. Сперва мне показалось, что назойливость эта была вызвана амурным интересом к Мамариной, может быть, в надежде, что на лоне природы она окажется податливее, но, наблюдая, как та тихо свирепела, покуда он разглагольствовал, я переменила мнение: даже самый прекраснодушный Ромео сообразил бы, что дело его гиблое. Ситуация же сложилась так, что категорически отказать ему было никак нельзя — после хоть и непрямой, но все-таки достаточно очевидной протекции. Характерно, что он, судя по всему, не только заранее был уверен в успехе, но и с самого начала оказался на пароходе, зная о наших планах и единственно с целью к нам присоединиться — не настолько он был подвержен мгновенным порывам, чтобы вдруг изменить цель своего путешествия, да и в гимназии ему явно пришлось отпрашиваться заранее. Окончательно меня убедил в этом его багаж: когда через пять часов после Тотьмы мы все столпились на палубе, он появился последним с маленьким, обитым по углам жестью чемоданчиком и ружьем в щегольском кожаном футляре — вряд ли он собирался плыть с ним в Великий Устюг или Архангельск.
Пароход, подходя к нужной нам излучине реки, сбавил скорость, отчего однообразный гул сделался тише и сквозь него прорезались другие звуки: плеск воды, легкие скрипы колеса, шум ветра, крики потревоженных нами птиц, голоса пассажиров. Лев Львович стоял, держа дочь на руках (я сунулась было ее перехватить, но он, поблагодарив, отказался); кормилица и Мамарина поддерживали с двух сторон Клавдию, бледную, как лист бумаги, — бедняжка совсем не переносила корабельную качку. Наконец, двигаясь на самом тихом ходу, пароход повернул и передо мной открылось место, десятки раз виденное на картинах доктора, развешанных по всему дому, в том числе и у меня в комнате. Я отчетливо узнавала левый высокий берег с характернейшим абрисом возвышающихся над ним деревьев: одна, самая высокая, высохшая ель доминировала своим рыже-коричневым memento mori над зубцами растущих в ряд более приземистых, но зато живых сестер; постепенно никнущие грани холма, изумрудная мурава, спускающаяся к самой воде, где ее заслонял густо разросшийся рогоз. На правом берегу видны были окруженные оплывшим валом развалины монастыря: еще целая, не покосившаяся даже каменная колокольня, чья первоначальная белизна была почти полностью смыта веками непогоды; четырехглавая зимняя церковь, лишившаяся трех куполов и готовая расстаться с четвертым, обветшалым до такой степени, что держаться он мог только Божьим чудом; полуразвалившиеся палаты для братии и несколько почерневших от времени изб неподалеку, над одной из которых действительно вился дымок, а скорее даже просто виднелось колыхание прозрачного воздуха.
Внезапно пароход исторг из себя чудовищный звук, от которого, казалось, мирно спящие в своих последних обителях монахи должны были встрепенуться и выйти из могил (вот, кстати, была бы картина!). Когда слышишь пароходный гудок с берега, он ощущается чем-то вроде прощального стона, который издает корабль перед тем, как отправиться в полное опасностей странствие: напротив, когда он раздается прямо над твоим ухом, да еще когда ты того не ожидал, в нем звучит такое бесконечное звериное торжество, что просто захватывает дух. Не видя на берегу никакой реакции, матросы начали снимать парусину с одной из двух шлюпок, готовясь спустить ее на воду, но тут кто-то из сочувствующих (а на палубе, привлеченная неожиданной остановкой, собралась уже целая толпа) заметил человеческую фигурку, спешно спускающуюся к берегу.
«Это он, — прошептала Мамарина где-то у моего плеча. — Слава Богу». Невысокий щуплова-тый человек, одетый в крестьянское платье, быстро, несмотря на видимую хромоту, добрался до берега, где, наполовину вытащенная из воды, стояла небольшая плоскодонка, похожая на рыбацкие лодки, в изобилии встречавшиеся нам по пути. Очень ловко он столкнул ее в воду, запрыгнул сам и, стоя, орудуя шестом, как гондольер, повел к пароходу. Вскоре, впрочем, лодка вышла на глубину, так что, отставив шест, он сел на банку и резво заработал веслами. Через две-три минуты лодка была уже под пароходным бортом, с которого ему подали канат. Матрос подтащил ее поближе к нашему кораблю и закрепил их борт о борт; на носу тем временем, судя по доносящимся звукам, спускали якорь.
В докторе Веласкесе прежде всего поражали глаза: небольшие, серые, колючие, которыми он быстро обмеривал собеседника, словно прикидывая, как его нарисовать (или как набить из него чучело). Их быстрые движения странно контрастировали с полной неподвижностью совершенно бесстрастного лица, тем более полускрытого сейчас клочковато росшей белокурою бородою. Движения его были скупы, но точны — вообще он больше всего напоминал хищного зверька, какого-нибудь хорька или горностая — небольшого, подвижного и смертельно опасного. Впрочем, при виде Мамариной, самозабвенно машущей ему с палубы, он все-таки улыбнулся, отчего его жесткие черты мигом смягчились.
К счастью, на воде почти не было волнения, иначе наша высадка грозила бы затянуться. Сперва в лодку спустился (между прочим — неожиданно грациозно) Лев Львович, обменявшись с доктором каким-то медвежьим рукопожатием: не ладонь о ладонь, как здороваются взрослые мужчины (диковинный обычай, первое время крепко меня изумлявший), а сцепившись на секунду руками с полусогнутыми пальцами. Далее, стоя вдвоем в лодке, они перегрузили в нее весь наш багаж, который им подавали матросы, после чего помогли спуститься Клавдии. Она, покачиваясь и хватаясь за руку помогавшего ей Рундальцова, прошла на корму, где плюхнулась на скамью и так вцепилась в борта, что у нее побелели пальцы. Лев Львович пристроился на носу, а доктор, ловкий, как обезьяна, двумя движениями отцепив лодку, споро погнал ее к берегу. Там мужчины вдвоем подтянули ее повыше, мигом перекидали все вещи на траву, вывели Клавдию, которая в изнеможении присела на один из
