Тень за правым плечом - Александр Львович Соболев
Это был большой приземистый дом, серый от времени и непогоды. Похлопывая одно из исполинских растрескавшихся бревен, из которых были сложены его стены, доктор сообщил, что до XVI века в России делали выемку в верхней части бревна, чтобы положить сверху следующее, что было неправильно: в этом ложе застаивалась вода, из-за чего за сто или сто пятьдесят лет стены начинали гнить. Но примерно три века назад народился на севере какой-то гений, который придумал протачивать ложе в нижней части, — и дома сразу сделались долговечнее. Впрочем, именно эта докторова изба сделана была по-старинному, и никакая гниль ее не брала.
— Видно, рубил ее благочестивый человек, — вылез отец Максим. — На Онеге до сих пор стоит церковка, которую Лазарь Муромский построил, а тому уж пятьсот годков.
— Может быть, и так, — миролюбиво согласился доктор, — Милости просим.
И сам прошел вперед, распахнув дверь и пропуская всю нашу компанию. Через узкие сени, где висели какие-то тулупы и густо пахло дегтем, мы прошли в большую комнату, показавшуюся после дневного света полутемной. Слева у противоположной стены, занимая чуть не пятую долю ее немаленького пространства, стояла огромная выбеленная русская печь; левей, в красном углу, висели потемневшие от времени иконы и теплилась лампадка; на некотором расстоянии от них — очевидно, демонстрирующем авторские понятия о предписанной благочестием дистанции, — начиналась почти сплошная череда разнокалиберных картин, представляющих хорошо уже известный мне сюжет с тонущим человечком и лошадью. Здесь они производили другое впечатление, не как в доме Рундальцовых: там оставалось ощущение, что массовое их производство — результат какого-то таинственного урока, где группа учеников с пугающе сходной манерой талантливо копирует, хотя и с вариациями, один и тот же образец. Здесь, в виду той самой излучины и того самого леса на другом берегу, это казалось своего рода заклинанием, где бесконечное повторение одного и того же мотива выражено средствами живописи.
Картины были в основном укреплены прямо на стенах, но в некоторых местах, где (вероятно, еще прошлыми хозяевами) сделаны были широкие полки для утвари, они громоздились прямо на полках, отчасти заслоненные какой-то хозяйственной ерундой. Слева от плиты стоял большой темный стол, вокруг которого видны были широкие лавки, используемые, наверное, и для сна. На столе в простом подсвечнике горела единственная толстая, как будто самодельная, свеча, свет которой мешался с тусклыми лучами, пробивавшимися через окошки (я вспомнила рассказ Рундальцовых про то, что в первые годы их просто затягивали холстом: сейчас там были вставлены стекла, причем чисто отмытые). Путь на правую половину избы был перегорожен цветастой занавеской, из-за которой слышалось будто шуршание.
— Жить вы будете не здесь, — сказал отрывисто доктор, кажется слегка стеснявшийся примитивности своего хозяйства. — У нас теперь есть избушка для гостей. Но на городской комфорт не рассчитывайте. Маша! Выйди к гостям, будь добра (возвысил он неожиданно голос).
Занавеска подалась в сторону, и Маша (которую я видела впервые в жизни) шагнула в комнату. При первом взгляде на нее было понятно, почему в этом году она обошлась без поездки в Вологду — несмотря на свободное платье (сшитое, кажется, из той же ткани, что и занавеска), казалось очевидным, что она была на последнем месяце беременности. Аккуратно ступая босыми ногами, с играющей на губах смущенной полуулыбкой, она приблизилась и тихо поздоровалась, поочередно оглядев нас и явно отдельно обрадовавшись отцу Максиму, который восторженно закивал ей и чуть не зааплодировал. Она подошла к нему под благословение, после чего обратилась к нам.
— Милости просим, — проговорила она чуть нараспев. — Присядьте пока за стол, вы, батюшка, туда (она показала ему почетное место под иконами), а вы как удобнее, я пока самоварчик поставлю.
— Да какой уж самоварчик, посиди уже, — проговорил доктор, и голос его как-то надорвался от нежности, которую он явно не привык демонстрировать прилюдно. В этот момент Мамарина, садившаяся уже за стол, вдруг громко взвизгнула.
— Вы их не предупредили, Петр Генрихович? — укоризненно обратилась Маша к доктору, но в глазах ее, готова поклясться, заплясали веселые искорки.
— Хм, — смущенно откашлялся доктор. — Это Люська, наше домашнее животное. Лис. Лисенок, точнее, но уже выросший.
При этих словах из-под стола высунулась и немедленно юркнула обратно небольшая острая лисья мордочка с торчащими ушами: очевидно, зверь, не справившись с любопытством, приблизился понюхать Мамарину и тем ее напугал. Оказывается, после той самой истории с медведем к доктору повадились выходить из леса разные звери. Сперва, как и в первом, самом памятном случае, они наведывались к нему ради срочной надобности: косуля с загноившимся копытцем; барсук, изнемогавший от старости (который так и помер у доктора на руках и был им похоронен где-то за домом). Потом же они начали являться просто так — не часто, но регулярно доктору случалось просыпаться оттого, что кто-то стучит когтями или копытцами по крыльцу и деликатно пыхтит под дверью. Он даже стал подумывать, не одомашнить ли для пользы кого-нибудь из крупного лесного зверья: лося, например, можно было бы использовать вместо лошади — запрягать его в телегу (которую, впрочем, пришлось бы строить из подручного материала), ездить на нем верхом или даже пахать. Но еще больше воодушевила доктора идея приручить медведя, а лучше даже медвежонка, чтобы воспитать его в собственном вкусе. Вряд ли на медведе можно бы было прокатиться, как на ослике, но для того, чтобы тянуть плуг по полю, он вполне бы подошел — а кроме того, под его охраной нестрашно было бы оставить дом, куда-нибудь уходя. Летом он мог бы питаться тем, что сам раздобудет, а о зимнем пропитании нечего было и беспокоиться, поскольку он все равно впадал бы в спячку. Впрочем, весь медвежий проект пока оставался в области фантазий.
В одну из ночей доктор обнаружил у себя на пороге маленького лисенка: сам ли он пришел к людям, или приволок его в зубах кто-то из зверей покрупнее, так и осталось загадкой. Веласкес рассказывал, что на песке рядом с домом отпечатались
