Экспедиция надежды - Хавьер Моро
44
Сальвани не смог насладиться ни коротким плаванием из Пуэрто-Кабельо до Ла-Гуайры, ни дорогой оттуда до Каракаса, расположенного на высоте почти две тысячи метров, куда нужно было добираться по извилистым серпантинам в гуще благоухающих тропических растений. Напряжение последних дней приковало Сальвани к постели с приступом жестокой горячки; двум носильщикам пришлось тащить его в гамаке – настолько он ослабел. Исабель разрывалась между ним и маленьким Томасом Мелитоном, которого терзала лихорадка. Она уже давно свыклась с мыслью, что всегда кто-то будет болен: такова плата за влажный жаркий климат. В группу детей включили и Кандидо.
– Мальчику лучше остаться здесь, в монастыре Пуэрто-Кабельо, на попечении священников, – заметил Сальвани.
– Но он не хочет… – ответила Исабель, прекрасно понимая, какой шквал критики вызовут ее слова.
– Он всего лишь ребенок и должен делать то, что ему говорят, – вмешался ассистент Грахалес. – Мы и так на многое закрывали глаза.
– Он получит образование, у него тут есть будущее, – добавил Сальвани.
– Сожалею, – положила конец дискуссии Исабель, – но мне слишком тяжело бросать его здесь.
Когда Кандидо узнал о случившемся, то побежал нарвать цветов для начальницы. Так он выразил свою признательность.
Те дни, которые Исабель и Сальвани провели одни в Пуэрто-Кабельо, необычайно сблизили их, а совместная работа еще более укрепила возникшую дружбу. Она наблюдала, как смертельно бледный Сальвани трудится плечом к плечу с местными фельдшерами до полного изнеможения, как он забывает поесть и не позволяет себе даже минутной передышки. Ее поражала самоотверженность этого человека: он никогда не жаловался, не хвастался победами и работал, не жалея сил. Врожденная скромность делала его мудрым. Он составлял полную противоположность Бальмису. В Сальвани ощущалась некая чистота, которую пощадила болезнь, отринув все наносное и поверхностное. В свое время, в бытность студентом-медиком, он считался одной из блестящих партий в Барселоне; позже ему пришлось забыть о многообещающих авансах девиц на выданье и отказаться от мысли обзавестись семьей. Будучи одновременно и врачом, и больным, неспособный жить нормальной жизнью, он утвердился в своем внутреннем убеждении, что единственное, ради чего стоит жить, – это помощь другим, не обласканным судьбой. Девушки его круга, самые обольстительные красавицы, единодушно решили, будто он посвятил себя служению Богу и скоро замурует себя в каком-нибудь монастыре. Но единственной страстью Сальвани стала медицина.
– Если человек делает добро, от него что-то остается, а от всего прочего – ничего.
Как ни боялась себе признаться Исабель, она чувствовала к Сальвани нечто большее, чем обычное дружеское расположение, – запретное влечение, напоминающее любовь. Его поэтичная душа, неприязнь к конфронтации, абсолютная преданность делу, личное мужество и, в первую очередь, его утонченная обходительность и постоянная близость – все это отличало Сальвани от большинства мужчин, с которыми ей доводилось сталкиваться. Он казался полной противоположностью ее бывшей единственной любви, отцу ее сына Бенито, вульгарному и лживому. Сальвани обладал серьезным, но вместе с тем доброжелательным и жизнерадостным характером, а лицо его хранило то наивное и открытое выражение, какое некоторым мужчинам удается сберечь до самой глубокой старости. Исабель заботилась о нем, вкладывая куда больше души, чем того требовал обычный медицинский уход. Легкими касаниями она расстегивала ему ночную рубаху, чтобы облегчить жар, глоток за глотком поила его микстурами, чтобы смягчить хриплое натужное дыхание, и влажной тканью вытирала пот со лба. Остальные – санитары и моряки – потешались над этим тайным романом. Но любовь оставалась платонической: Исабель никогда бы не отважилась открыть ему свои чувства.
В Каракасе их чествовали как героев и разместили вместе с остальными членами экспедиции в губернаторском дворце. Возможно, помогли роскошь и удобство этих покоев, очарование небольшого городка, раскинувшегося в долине у подножья живописной горы Авила, приятный ровный климат, без жары и без холода, теплое отношение местных жителей, успокаивающее общество Исабель… Так или иначе, Сальвани быстро пошел на поправку и перестал походить на прекрасную посмертную маску. Как обычно, победило его желание жить, не заботясь о будущем; в своей фанатичной преданности делу он обретал умиротворение, душевный бальзам, позволяющий забыть о болезни.
Следующие три дня были заполнены лихорадочной деятельностью, когда Сальвани вместе с Бальмисом вакцинировали более двух тысяч человек. В конце каждого дня Городской совет организовывал концерт, собранный из всех, кто имел – или уверял, что имеет, – музыкальные таланты. Все влиятельные семьи соперничали друг с другом, чтобы пригласить участников экспедиции на обед или ужин и наслаждаться обществом этих врачей, которые прибыли издалека, дабы поделиться с ними своей мудростью и опытом.
Но Бальмис был человеком не только деспотичным, но и крайне ревнивым и бдительным. Он не любил ни с кем делить славу, не любил, когда внимание кого-то из членов команды перестает всецело принадлежать ему, в особенности если он считает этого человека незаменимым и испытывает к нему бесспорное влечение. Бальмис обладал шестым чувством и заранее чуял опасность. Он не мог не заметить, что Исабель ускользает у него из рук. Шепотки санитаров и матросов, будто бы между Сальвани и Исабель происходит нечто большее, чем просто «растирание мазью, чтобы облегчить дыхание», достигли его ушей и упали на подготовленную почву.
45
Вечером Исабель сообщила врачам, что Хуану Эухенио, пуэрториканскому малышу, стало хуже. Заподозрив заразную кишечную инфекцию, она изолировала ребенка в отдельной комнате. Сальвани вместе с ней осмотрел мальчика: глаза у него глубоко запали, кожа при нажатии походила на картон, а десны побелели.
– У него сильное обезвоживание, – заключил Сальвани.
Исабель рассказала, что раньше давала ему воду с соком лайма, но сейчас ребенок отказывался, и его стошнило несколько раз.
– Это кишечное заражение, – промолвил Сальвани. – Надо продолжать поить его водой с лаймом, а потом, когда ему станет легче, мы дадим ему микстуру с ипекакуаной.
Вдвоем, придерживая Хуана Эухенио и успокаивая его, они смогли влить в него немного жидкости. Потом обессиленный малыш заснул. Исабель и Сальвани долго сидели молча в полутемной комнате, охраняя
