Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи
Как-то вечером в общежитие прибежали встревоженные ребята: арестован Бан! А случилось вот что.
Человек сорок самых отчаянных ребят отправились в парк на встречу с лицеистами Саро, которые вызвали их на драку. Однако лицеисты, по-видимому, предупредили полицию, и, когда ребята прибыли на место, их встретили полицейские. Всем надели наручники и увезли в полицию.
Какой-то внутренний голос подсказал Хою, что надо принять меры предосторожности.
— Если у тебя есть книги, которые нельзя хранить при себе, отправь их немедленно куда-нибудь! — сказал он Киму. Хой вспомнил, каким настороженным, вороватым взглядом Тэ обычно окидывал их комнату.
На следующий день ничего не случилось, и Хой успокоился. Но в понедельник Кима забрали прямо возле школы. Два полицейских, француз и вьетнамец, привели его для обыска домой. Неожиданно полицейский-вьетнамец рассмеялся и сказал Хою:
— Ну и дом! Несколько месяцев назад я приходил сюда, и именно ваша милость, насколько я помню, открывали мне дверь!
Ким держался молодцом, спокойно и непринужденно. Когда ему надели наручники и повели к машине, он обернулся и посмотрел на Хоя так, словно прощался с ним.
Во второй половине дня Хой ушел на занятия. На душе у него было скверно. В общежитии стало теперь так тихо, будто там лежал покойник. Ребята были как пришибленные, разговаривали шепотом. Вечером, подходя к дому, Хой снова увидел Ханг и ее подружку.
— Скажите, что случилось с Кимом?
— Я еще сам не знаю, — ответил Хой. — Пока они обращались с ним не очень сурово. К тому же при обыске у него ничего не нашли. Может быть, все обойдется.
У Ханг покраснели глаза.
— Страшно только, что его будут бить. Я слышала, что в Центральной тюрьме избивают до полусмерти...
Поздно вечером раздался стук, и в двери показалась лохматая шевелюра. Тэ что-то тихо пробормотал, повел очками и скрылся. Хой в это время сидел за столом, у него было желание схватить за шиворот этого подлеца и вышвырнуть вон.
Дня через два из провинции приехала мать Кима. Об аресте сына ее известил Хой. Она плакала и расспрашивала о сыне, потом пошла в тюрьму на свидание. Хозяйка общежития несколько раз под разными предлогами заходила в комнату Хоя и наконец сказала ему:
— Я думала, вы порядочный человек, потому и согласилась сдать вам комнату. А вы, оказывается, спутались с коммунистами, перевернули мне все здесь вверх дном. Лучше вам подыскать себе другую квартиру.
Через несколько дней в общежитии появился Бан. Не отвечая на расспросы, он собрал свои пожитки, погрузил все на рикшу и уехал неизвестно куда. Вскоре общежитие совсем опустело.
Кима выпустили через месяц. Из школы его исключили и под охраной выслали в деревню к родителям. Перед отъездом он в сопровождении полицейского пришел в общежитие. Там никого не оказалось. Тогда он решил найти новую квартиру Хоя и отыскал его в пригороде, в районе Винь-тюи. Они обменялись несколькими ничего не значащими фразами, потом полицейский повез Кима на вокзал.
— Будет время, приезжайте в гости в деревню хоть на денек, — сказал на прощание Ким.
— Ладно, а ты получил весточку от Ханг?
— Приеду домой, напишу обо всем подробно. — И Ким лукаво подмигнул.
XI
После ухода Кхака тетушка Май стала заметно сдавать. Все последние годы она жила подобно сохнущему дереву, корни которого были глубоко в земле. Она жила теперь ожиданием того дня, когда вернется сын. Это ожидание, постоянно тлеющее у нее в груди, причиняло ей незатихающую боль, но оно же придавало ей и стойкость. Из года в год она терпеливо переносила все домашние тяготы и молча ожидала сына. Она шла по жизни, будто все время поднимаясь в гору, на вершине которой ее ждал тенистый сад и прохладный родник. И сознание того, что в конце пути — заслуженный отдых, придавало ей силы. И этот час настал: Кхак вернулся из ссылки. Больше года она видела сына, слышала его голос, его смех. Каждую лишнюю чашку риса она отдавала ему, чтобы поскорее поставить его на ноги, возвратить ему здоровье, возвратить жизнь. Господи! Но какой же короткий был этот год!.. Ее птенец полуживой вырвался из ада, добрался до своего гнезда, а теперь, едва залечив раны, снова расправил крылья и улетел неизвестно куда.
Нет, она не сердилась на сына, не упрекала его ни в чем. Напротив, она знала, что так нужно. Кхак поступает так во имя справедливости. Часто, глядя на него, она вспоминала о муже и невольно сравнивала их. Как и у отца, характер у Кхака был независимый и твердый. Однако сын был мягче и не такой упрямый. Отец всегда и во всем гнул свое. Если ему советовали поступить по-другому, он не слушал, если ему мешали — взрывался. Когда он презирал кого-нибудь, то не снисходил даже до разговора с ним, он просто не замечал этого человека. Тетушка Май глубоко уважала и немножко даже боялась мужа, хотя было в нем и что-то ребячье. Муж очень любил семью, но никогда не проявлял своих чувств. Считая нежность слабостью, он как бы стыдился ее. Только в исключительных случаях кто-нибудь мог удостоиться его похвалы. Нет, он не был ни сухим, ни жестким или своекорыстным человеком, просто он был очень требователен и к себе и к другим. Он никогда и ничем не хвастался, напротив, когда он был в хорошем настроении, он как бы подсмеивался над самим собой. Тетушка Май считала, что жена обязана почитать мужа и воспитывать детей. Она любила мужа той любовью, которая соединяла и уважение, и послушание, и почтительность, но все же где-то в глубине души таились скрытая боль и одиночество. Она чувствовала, что тоскует без тепла и ласки. Она никогда не посмела бы упрекнуть в чем-либо мужа, но порой завидовала другим, к примеру супругам Нуой. По вечерам, вернувшись с работы, они садились перед деревянным подносом с неприхотливым ужином. Жена ухаживала за мужем, он за женой. И не нужны им были ни дорогая утварь, ни изысканные блюда! Все нерастраченное тепло своей
