Это застряло в памяти - Ольга Львовна Никулина
Размышляя таким образом, я засыпаю, но тут же просыпаюсь. Бах! Трах! На нас с полок начинает падать ручная кладь. Багаж свален в гору сзади, но когда автобус резко тормозит над пропастью, чемоданы срываются сверху и начинают гулять по автобусу. Их ловят с криками «O, damm!»[31] и водворяют обратно, на ту же кучу. Том с Джоном занимаются этим весь оставшийся путь, иные глазеют в окна, кое-кто дремлет. Милдред крепко спит рядом со мной на переднем сиденье и сладко причмокивает губами. Элис с Булом любуются видами, очень пыльными – давно не было дождей. В прекрасные южные сумерки под восхищённый щебет женщин мы выгружаемся у гостиницы «Ореанда». Весь багаж на месте, это прекрасно. Хоть с этим не будет проблем. Администраторша, шикарная тётка, похожая на опереточную диву, расточает нам улыбки. У неё чёрные как смоль кудри, огромные золотые кольца в ушах, по полпуда чёрной туши на каждом глазу, алые губки бантиком, под носом усы. От неё веет раскалённым кримпленом и холодом неподкупного административного работника. Она поёт:
– Родные-золотые, скоренько, не будем толпиться в холле, на проходе, чемоданчики поставили в сторонку, не теряйте ключики, с собой на пляж не берите… Девушка, ну-ка, живенько, помогите заполнить анкетки… – юлит, торопит, а я буду не я, если тут не кроется какой-то подвох.
Так и есть! Доходим до одинарных номеров, а их нет! Нет одинарных номеров в гостинице, все заняты! И с одним двойным неувязка. Есть он или нет? А шикарная брюнетка знает своё дело: раз-раз – и соединяет трёх медсестричек в один двухместный номер с подставной раскладушкой и без туалета!
– Золотые мои, там сами решите, кто на раскладушке. Какая разница, вам в номере только переспать, живенько, скоренько, кто следующий? – и уже поглядывает на Була с Хоупером, и вычисляет третьего, Тома, конечно.
– Сладкие мои, давайте-ка организованно, по порядочку, не мечтаем, быстро получаем ключики… – и нетерпеливо стучит ключиком по стойке.
Но «сладкие» и не думают соединяться в трио. У Була, между прочим, что-то вроде свадебного путешествия, и совсем не с мистером Хоупером. А Том, как представитель фирмы и господин, подверженный привычке уединиться с бутылкой виски, чтобы никого не видеть и не слышать, тоже не хотел бы изменить свой образ жизни ни на минуту, ни на час, ни на две ночи – в каком бы полушарии он ни оказался, даже если это страна победившего социализма. Похоже, брюнетка ничего не смыслит в англичанах, да и в американцах тоже. А между тем медицинские сестрички и не думают скоренько освобождать холл с одним ключом на троих, а неподвижно стоят у стола администраторши и выразительно друг с другом переглядываются. Этот номер не пройдёт, я точно знаю. С советскими «золотыми и сладкими» – пожалуйста. Но с иностранными – ни-ко-гда. У них, уж если заплачено по первому классу, извольте по первому классу и принять, разместить, обслужить, накормить. Они – не мы. Наши бы даже большое спасибо сказали, что их пустили в гостиницу, на дверях которой висит табличка «Закрыта на спецобслуживание». Меня трясёт, завелась, говорю тётке тихим, яростным шёпотом:
– Товарищ администратор, вы были извещены, о том, что прибывающей группе положено размещение и обслуживание по первому классу… Так в чём дело?!
– Девушка, как вы ведёте? У вас даже лицо дёргается, посмотрите на себя в зеркало. Это вам не идёт. Я буду разговаривать с руководителем группы. Кто руководитель? Этот? Дорогой мой, золотой, нет номеров, понимаете? – она орёт, всё заметнее раздражаясь.
Тем временем все мои туристы, которых она услала селиться в двойных номерах, возвращаются обратно, все как один. Симпсоны, Янги, Дугласы, Тейлоры, Рустеры, Милдред и Элис, не сговариваясь, кладут ключи на стойку. Ясно, номера без удобств, откровенный туркласс. Никто не скандалит, просто не желают селиться в плохие номера. Устроились на стульях, в креслах, на своих вещичках и ни с места. Джон сидит на полу в позе лотоса, как хипарь, и закуривает прямо под табличкой, запрещающей курить в холле отеля. Я пытаюсь возражать, возмущаться, но администраторша непреклонно гнёт свою линию:
– Разве нельзя пожить три дня без туалета? Как с вами трудно! Наши идут навстречу, а с иностранцами… Они весь день будут на пляже, на море же приехали. Туалеты на пляже есть, и помыться в море можно, там и душевые, а полотенца мы предоставляем… Пусть спасибо скажут, что вообще есть номера. Девушка, объясните им!
Что я должна им объяснять? Наши поймут, они привыкшие. У меня был случай, когда для группы в тридцать два человека начисто забыли забронировать места в гостинице и пришлось выселять наших. Туристы смотрят на меня, а я испепеляю взглядом администраторшу. Ещё не хватает зареветь при всех! Тогда выступает Том и в свойственной англичанам мягкой манере произносит твёрдую речь:
– Дорогая леди, – он говорит, а я перевожу, подражая его интонации, – мои клиенты пошли на весьма крупные расходы, желая путешествовать в комфорте, и они вправе требовать сервис, соответствующий уплаченной сумме по всему пути следования, независимо от того, Ялта это или Афины…
– Скажите вон тому, чтобы не курил, у меня больное сердце, переведите, – хамит толстая брюнетка-администраторша.
Я говорю, что не переведу. Том отходит к Джону и закуривает. Объявляет войну. Администраторша, сверкнув глазами, набрасывается на меня:
– Вы, девушка, провели бы работу, ведут, как не в нашей стране, ей-богу. Наши люди никогда так не ведут… – и на нервной почве уплетает абрикосы, захованные где-то внизу, в ящике стойки.
К администраторше приближается Милдред. Она встаёт перед этой мегерой, уперев руки в бока так, чтобы бриллианты на её пухлых пальцах ослепили эту змею, и говорит на ломаном русском:
– Миляя, дурно, дурно. Мой дедюшка имел отел… Мой бабушка Одесса, о-о-очен богат… – и больше ничего не может к этому добавить.
Змея смотрит на неё презрительно и роняет устало-капризным тоном:
– Это там у себя вы богатые, а у нас тут все равны. Не хотите селиться, как все, спите на улице, пока милиция не заберёт.
И тут в холл с улицы заваливается огромный восточный дядька в кепи-аэродроме, типичный комедийный персонаж. Он шумно раскрывает администраторше объятия, и она выплывает ему навстречу из-за своей загородки.
– Диана Лвовна, сколка лет, сколка зим! Дэвица-карасавица, двойной, с ванной, у меня многа вещей, есть и дыля тебя! – и подмигивает ей, негодяй!
И она раз-раз и суёт ему ключи, а
