Это застряло в памяти - Ольга Львовна Никулина
До чего людям идёт отдых на море! Дамы одеты во всё белое, лёгкое, помолодели лет на двадцать. Мистер Бул в чесучовой паре, типичный денди, а не простой пожарный. Остальные мужчины в футболках и джинсах. Том принципиально джинсы не носит, он в сером летнем костюме и с тростью. Его предки были колонизаторами, точно, не сойти мне с этого места. Милдред в белой кружевной кофте и розовых штанишках до колен. Смелое решение для её комплекции, но красиво. Она поворачивается к гостинице и машет кому-то ручкой. Не трудно догадаться кому. Выплывает Кэрол. Она в потёртых джинсах и свободной белой блузе. Красавица! Но уже заметно, что пузатая. Как посмотрю на неё – сразу настроение портится. Том подсаживает её в автобус, он не упускает случая поухаживать за ней, старый донжуан. Последним бежит Джон, весёлый, загорелый, глаза быстрые, зубы белые – ой, не могу! И мимоходом, мне:
– Поехали, поехали, Маша, мне скучно без вас!
Местный гид, студент Виктор (так он себя отрекомендовал), входит в автобус, я его представляю, последние наставления. Виктор объявляет программу: у них сегодня осмотр Ялты, «Ласточкино гнездо», прогулка на катере. Как вы переносите серпантин? Завтра пляж, дом-музей Чехова, концерт хора из Риги… В холле Диана Львовна из-за стойки шипит:
– Так где ваше дополнение к извещению? «Особое внимание», как же! Врунья! Будет вам особое… Сообщу, как вы перед своими американцами…
А мне чихать! Знаю, что ничего мне не будет, и она это знает. Потому что интуристовским начальникам неприятности от турфирм не нужны, им нужны дары и премии и поездки за кордон. Я с каменным лицом рассчитываюсь за проживание группы и бегу дальше. У меня своя программа – заказать питание на день, паспорта, авиабилеты, и бегом в номер за купальником и полотенцем. Быть в Ялте и не купнуться? Только не где гостиница, а подальше, где чистое море, на попутной машине, это недорого. Потом сплю в номере, надо же отоспаться. После ужина, на этот раз тихого, без возлияний – туристы устали, – гуляю по набережной под деревьями, на море смотрю, а на душе тоска. Скорее бы этот тур кончался, а там сентябрь, в октябре можно уйти в отпуск. Кругом красота, звёзды на тёмном южном небе, море лениво плещется, парочки на лавочках, а у меня тяжёлая хандра. Не пойму почему. Надоело жить чужой жизнью, что ли? Со мной такое бывает, когда хандра, гадина, по пятам весь тур за мной гонится. Пока я в работе, верчусь, она таится. Чуть я освободилась, и наваливается, причём где угодно, в любом распрекрасном городе, на фоне самого дивного пейзажа, вот как сейчас…
Чувствую – мне на плечо легла рука. Поворачиваюсь, поднимаю голову и встречаюсь глазами с Джоном. Его лицо близко-близко, и мы начинаем целоваться. Целуемся долго-долго, и руки у него такие сильные, но нежные, ласковые. Пропала я, пропала… Слышу, недалеко кто-то насвистывает мотив знакомой песенки – эту старинную английскую песенку про уплывшего в далёкие края моряка и оставленную им девушку Том насвистывает, когда выпьет. А вдруг он с Кэрол? Я отталкиваю Джона и несусь как безумная в гостиницу. Пробегаю по коридору мимо номера Милдред – там слышится звон бокалов, заливистый хохот Милдред, пылкие восклицания Вахтанга Гурамовича. Счастливая! Не раздеваясь, падаю в койку. О-о-ой, ну и жизнь! Проваливаюсь в сон, а среди ночи просыпаюсь. Кто-то скребётся в дверь. «Маша, Маша…» Плевать! Поворачиваю ключ в замке, и он легонько толкает дверь. Сейчас войдёт – и всё случится. В панике захлопываю дверь, запираюсь. В темноте на ощупь добираюсь до постели, сажусь, трясущейся рукой нашариваю в тумбочке пачку «Столичных» – кто-то забыл, гидесса из Москвы, наверное. Трёх мне хватает. В голове туман, но я ещё соображаю. Он улетит, а я останусь. Всё станет известно, обязательно простучат в Москву. Там в конце коридора ночная дежурная, он что, не видит? Она стукнет Диане Львовне – та наверняка всех против меня успела настроить. Ему-то что? А мне? Дойдёт до верха, затаскают, на собрании ославят, вылечу с позором… А Кэрол? Ей приятно? Он не подумал? Они не думают вообще… За дверью тоже курят, слышу щелчок зажигалки. «Маша, Маша…» Всё зря. Я окаменела. Шаги удаляются. Ой, не могу. Я падаю лицом в подушку и даю волю слезам. Последняя мысль перед тем, как заснуть: «Всё неправильно…»
* * *
…Снова в автобусе, катим уже в Питер, последний пункт программы.
– Дамы и господа, мы въезжаем в прекрасный город Ленинград, расположенный на реке Неве, основанный Петром Великим… бывший Санкт-Петербург, столица Российской империи, воспетый великим русским поэтом Пушкиным в его поэме… описанный такими классиками русской литературы, как… место действия таких великих произведений, как… колыбель революции… отсюда революционное правительство во главе… в настоящее время… сейчас мы проезжаем мимо… направо… налево… направо… налево… Мы у цели, дамы и господа, перед нами гостиница «Ленинград». Номера по первому классу, великолепный вид на Неву… Внимание! Ничего не оставляйте в автобусе! Паспорта, визы, чтобы всё было наготове! Сначала подходят двойные номера! Лифты за вашей спиной. Программу пребывания объявлю за ужином, а завтра уточнит ленинградский гид.
Выдох. Ладно, остался Питер, и финита ля комедия. Полдня, ещё два дня и утро. Сегодня у них свободное время, завтра две экскурсии и посещение театра, послезавтра тоже две и прощальный ужин. Гид сказала, что прощальный вечер запланирован в «Европейской». Инга, новая девица, бойко работает. Я её ещё не видела, она вызвала меня в бюро обслуживания к телефону. Появится завтра утром. Да, и никакого Кировского, вместо него Мюзик-холл. Моим всё уже без разницы, устали люди. Том поворчал, больше для проформы. Ужинаем молча. Не знаю, может, это моё личное ощущение, но мне кажется, что мы все смертельно друг другу надоели. И куда подевалось всеобщее оживление, почти семейное единение и радость, царившие в Киеве и Ялте?
В Питере дождь, я беру такси и еду в «Европейскую». Там знакомые метрдотели, хоть кофе попью нормальный, с коньячком, пока мы меню обсуждаем. Надо было бы Тома взять с собой, но по его виду я поняла, что сегодня он склонен к уединению. А ночью со мной такое делается, что я чуть не на крик кричу: болит, дёргает ухо. Это мой гнусный, застарелый отит, врач говорил – на нервной почве. Продуло в автобусе или морская вода затекла – какая разница. Я думаю, скорее
