Это застряло в памяти - Ольга Львовна Никулина
– Слушай, кисуль, поехали ко мне. Я на тачке, тут близко. Посидим, отдохнём. У меня музон шикарный, последние хиты, ликёрчик из «Берёзки», солёный миндаль, печенье заморское в баре взял. Норки моей нет, она в Армении с группой. Потом я тебя обратно в гостиницу подброшу. Скатаем, а?
В самом деле, отчего бы не поехать? Я к Тому – мол, друг зовёт в гости, его мама давно меня не видела, хочу её обрадовать, устроить сюрприз, автобус такой-то, вон там стоит, напротив, будет ждать до десяти тридцати. Бегу к метру, расплачиваюсь за излишки (банкет оплатила заранее, как положено), пишу в книгу благодарность, бегу к шофёру, говорю – меня не будет, их приведёт Том, пожилой, длинный такой, сую ему две пачки «Уинстона», и я свободна. Прыгаю в Сашкину тачку, поехали!
Квартирка у супругов – лавка древностей. Столики, тумбочки, полочки, креслица из карельской берёзы, кровать красного дерева, люстры, бра, жирандоли, канделябры, ваз десятка три, зеркала в красивых рамах, портреты чуть не восемнадцатого века. Даже в кухне кушетка а-ля Рекамье, столик ореховый. Музей! Не повернёшься. Однокомнатная типовая квартирка битком. Сашка уже совсем весёлый, сразу хватил виски из старинного фужера, мне в серебряный кубок ликёрчика налил, расхулиганился, хихикает, меня за коленки хватает – соблазняет.
– Кисуль, видишь, это наше гнёздышко! Стены – заметила? Старинным шёлком обтянуты. Норка из Дрездена привезла. Гобелены тоже. Портреты видишь? Ох, Норка, врёт, что её предков, а на самом деле у одной бабули, дворяночки, по дешёвке купила. Та ими дорожила, даже в блокаду не сожгла, а тут острая нужда возникла, внучка от белокровия помирала, а Норка – тут как тут! Ох, она у меня ведьма! И зачем я тогда от тебя уехал, болван? Жили бы мы с тобой, кисуля-красотуля, как голубок и горлица, деток бы завели, да, кисуль?
И заводит тихую, нежную музыку, и ликёрчика мне подливает, и орешков подсыпает. Я и оглянуться не успела, как оказалась в огромной супружеской кровати стиля ампир. Барахтаемся, и он умело так с меня всё стаскивает, и мы хохочем, нам ужасно весело, совсем как год назад. Потом опять слегка по ликёрчику, печеньем закусываем, курим. Сашка дал мне накинуть кимоно своей мадам, шикарная вещь, вся пропахла французскими духами. Она, наверно, в этом кимоно вокруг него скачет, охмуряет. Он опять себе и мне ликёрчику, и болтает, болтает:
– Кофейку, лапуль, поставить? А ты пока душик прими, если хочешь, а потом можешь у меня остаться, я тебя утром к твоим турикам в лучшем виде доставлю! И чего это мне тебя отпускать не хочется? Кисуль, у нас с тобой целая ночь, ох, какая ты… Ух! Целая ночь блаженства, а? Подумай, лапа! Сейчас по кофейку, а потом…
Я послушно плещусь под душем, Сашка возится на кухне, запахло кофейком, роскошно живём! Телефон, но Сашка отбрешется, не впервой. Слышу, он орёт не своим голосом:
– Ты, кисуль?! Откуда, не пойму! Что?! Звонила, я не подходил? В ванной был или в туалете! Откуда-откуда? С угла?! С какого угла? Нет, мамуль, подожди! Ты же послезавтра… Чемодан чего? Персиков?! Да на кой они… Нет, лапуль, ты не так поняла! Ты у меня гигант! Стой там, не двигайся! Ни с места! Тяжёлое не поднимай! Тебе нельзя, надорвёшься! Я душ принимал, щас промокнусь… и у твоих ног! Я мигом! Жди там! Что? Красный пикап? Понял! Ясно, мамуль! Лечу!
Сашка мечется по квартире, кидает мне шмотки, колготки, лифчик, сумку, застилает постель, прячет фужер с кубком, бутылки, закуски в буфет, напяливает штаны – белый весь, трясётся, в брючины не попадает, шарит руками по полу, ищет майку, сандалии, и, задыхаясь, бормочет:
– Ой, рыбка ты моя, чуть не накрыла, сука! Назло привалила на два дня раньше, а то я её не знаю! Лапуль, беги по лестнице вверх, пересиди, пережди там, пока за нами дверь не закроется! На такси у тебя хватит? Прости, кисуль. Буду в Москве – прозвонюсь, телефончик у ваших девчонок возьму. Эта падла мою старую записную книжку с телефонами выбросила. Ну беги, с моей ведьмой тебе лучше не встречаться, сама знаешь, птичка моя… – чмок меня куда-то за ухо и вытолкнул за порог, и дверь закрыл; он ещё в ванную успел заглянуть – проверил, не забыла ли я там чего.
Я наверх не пошла пересиживать, а спустилась нормально, как человек, пешком, не на лифте. Хмель как рукой сняло. В гробу я их обоих видала, у них свои игрушки, а я спешу, мне в гостиницу надо, в конце концов. Выхожу из подъезда, темно, но Норкин зад в красной лаковой мини-юбке ни с чем не спутаешь. Наклонилась к шофёру, о чём-то договаривается. Чтобы не платить деньгами, а натурой, в том смысле, что мятыми персиками, а не телом. Жучиха! Юбку сфарцевала, конечно. Тьфу! Благополучная, шикарная Норка, ей многие девчонки в Москве и в Ленинграде завидуют. В начальницы лезет, выездная. Кушай, Сашка, своё большое счастье. Так тебе и надо! Вспомнила, как тебя девчонки прозвали: «скорая помощь», вот как. Мужчины! Правильно девчонки говорят, что в наше время мужики любят только стерв. Проезжают машины, хоть бы кто подбросил до остановки автобуса, полчаса мечусь. Хорошо, таксист остановился, довёз за трёшник до гостиницы, добрый юноша. Сижу опять в своей постели, курю и размышляю. Заснуть бы, думаю, и проснуться в другой жизни, где всё по-человечески, по правде, а счастье – настоящее, не сфарцованное… Может, пора мотать, поискать нормальную жизнь, солидную работу? Тихую гавань, так сказать? Других людей? Ой, телефон! Кто может звонить в полпервого ночи? Том? Нет, это Джон. Первый раз слышу его голос по телефону, чуть было трубку из рук не выронила:
– Маша, мы все в номере Милдред. Решили завершить прощальный вечер у неё. Хотелось бы, чтобы вы были с нами, Маша.
– Не могу, мистер Рустер. Передайте мои извинения, – шепчу, чтобы не слышно было, как прерывается голос.
– Маша, очень вас прошу…
– Не могу, Джон. Устала.
Первый раз назвала его так.
Он долго, долго молчит. И говорит:
– Понимаю, Маша. Простите меня, – и кладёт трубку.
Вот мы и объяснились. Так будет лучше для всех. Ой, не могу.
* * *
