Это застряло в памяти - Ольга Львовна Никулина

что выходит, прислоняться к Западу надо, так и будет. Вот смотри, совсем недавно иностранцев вообще сюда не пускали, а теперь вон их сколько – летом нам отпусков не дают, сама знаешь, и едут, и едут… Может, у них насчёт нас своя задумка есть, кто знает, у каждой мошки своя судьба, и у каждого человека своя судьба, и у каждого народа своя судьба… – философствует Толик. – Всё может измениться. Я в школе историей увлекался, так там на одной странице в одной отдельно взятой стране раза три-четыре всё менялось, и заметь, за довольно короткий промежуток времени. Ты скажешь – что считать коротким промежутком времени? Лет семьдесят-восемьдесят – это для истории ерунда, другое дело для человека… Сейчас выезжают за кордон только проверенные, а вот увидишь, лет через сто откроют границы, и наши рванут на Запад, как тараканы, удержу не будет! Засиделись взаперти, не остановишь! Чего смеёшься? Не веришь? Спорим? Вот увидишь, лет через сто пятьдесят все границы изменятся или вообще будут отменены, а ещё через двести-триста мы все превратимся в одну нацию и будет у всех один язык… Тут была группа эсперантистов, я их послушал, здорово они меня заинтересовали, было бы время, занялся бы этим делом, чем баранку крутить… И будем мы все – одна страна и одна раса, и никаких войн не будет, зачем? Только для этого надо, чтобы все усвоили, что война – это гибель для всех человечков на земле, отказались бы от оружия, особенно атомного, водородного. Ещё какое-то придумали, умники, чтоб им пусто было, уничтожили бы все самые последние военные изобретения – сколько денег осталось бы для пользы людей! Политики лаются, зарплату отрабатывают. У кого деньги – тот хозяин, это понятно… А народ, он мудрее, сумеет договориться. Тут баптисты приезжали, то ли из Канады, то ли из Австралии, встречались с нашими баптистами, они про любовь к ближнему проповеди читали… Ваш парень переводил. Я автобус запру, сяду в последнем ряду в их молитвенном собрании и слушаю. Знаешь, за душу брало… Что, не веришь? Мол, мели, Емеля…

Фантазёр ты, Толик, думаю я. Мечтатель! Ну что мы с тобой увидим лет через сто, двести, триста? Ну насмешил! Ну уморил! До слёз… Ой, не могу…

* * *

И вот сижу я на лавочке в тени, вспоминаю молодость. Эх, весёлые были денёчки! Жестокие, трудные, лихие, сумбурные, безрассудные, стремительные, хмельные, головокружительные, плохие и хорошие, всякие. Я до сих пор помню многих, очень многих из тех, с кем моталась по маршруту, волновалась, радовалась, влюблялась, горевала. От той группы у меня фотокарточки остались: вся группа на Красной площади; мы с Томом у гостиницы «Россия»; Элис, Милдред, Бул и я на фоне Большого театра; Кэрол, Джон, я и Том над Днепром; Дик с папой, мисс Вини, мисс Эйд, мисс Хартман и я у «Ореанды»; вся группа с ленинградским гидом на фоне конной статуи Петра; пожилые супружеские пары и я у автобуса перед отъездом из гостиницы в Ленинграде. Кто-то сразу вручал – снимал поляроидом, кто-то прислал позже, с письмом на Интурист. И нигде не видно Хоупера, даже на групповом снимке. Ищу, ищу… Ни на одной фотке! Представляете? Будто его и вовсе не было в природе. Вот это техника! Джеймс Бонд отдыхает… От Джона и Кэрол – ничего. От Тома – одна рождественская открытка. Живы ли они? Кто-то, может быть, и жив, да и те уже старики, постарше меня. Дик, возможно, жив, ведь он был совсем юный тогда. Жив, если его не скрутила жуткая хвороба. Полиомиелит до конца не излечивается, сказали медицинские сестрички, остаются последствия. Надеюсь, за это время нашли средство… И Толика-мечтателя вспоминаю. Кое-что он правильно предугадал. И всегда, прежде чем разбудить мою собачку и отправиться домой, напоследок думаю: как изменилась жизнь! Сейчас молодые люди ездят свободно по миру, знакомятся, с кем хотят, в разных международных действах участвуют, по интернету, по скайпу переговариваются, ищут себе пару… Фантастика! Не то что в наше время, когда и думать о таком боялись, на каждом шагу пугливо озирались, вздрагивали. Лучшие годы в страхе прошли. Тогда часто угнетала мысль, что я – кукла, существо без души, без желаний, без своих собственных мыслей и слов, говорящая кукла, пляшущая под одну и ту же заезженную пластинку. Но, по правде говоря, и смеху хватало! И весёлой, озорной кутерьмы. И всякого такого… Молодые мы были. Да…

И вот теперь я сижу и думаю. Помню, полвека тому назад была у меня группа, небольшая, всего восемнадцать человечков, по первому классу…

1992, 2012

В Валентиновке, на даче

I

Великие пейзажисты писали берёзовые рощи, дубравы, сосновый бор. Их зачаровывала красота лесных чащоб. Левитан изображал на полотне кружевное изящество берёз. Шишкин – величавый строй хвойных деревьев. Да и мне сосны милее. Вид соснового бора наполняет мою душу радостью, как это бывает при встрече с хорошим, дорогим мне человеком. Но и печалью, от которой никуда не денешься. Объяснение тому – жгучие впечатления детства.

Мы тогда снимали дачу в Валентиновке, посёлке по Ярославской железной дороге, расположенном в прекрасном сосновом краю. За дачами была опушка леса, поросшая густой травой, любимое место дачников. Они приходили сюда семьями, и стар и млад, бывало, на целый день. Подстелив старые одеяльца и коврики, загорали, читали, играли в карты, решали кроссворды, нянчили детишек, пичкали их бутербродами и ягодами и сами угощались. Обливались водой из бутылок. Фотографировались. Когда начинало припекать, переселялись под кущи молодых сосенок, за которыми начинался настоящий лес. Считалось, что хвойный дух полезен для здоровья.

Однажды в воскресенье, когда все обитатели дачи были в сборе, хозяин уговорил знакомого фотографа снять нас на этой самой опушке. Мы с сестрой позвали подружек. Фотограф долго нас рассаживал и расставлял, чтобы солнце освещало группу как надо, раза три командовал: «Внимание! Смотреть сюда! Замерли!», но каждый раз кто-нибудь шевелился: хлопал комара, тёр укушенную ногу, чесал нос. Наконец все более или менее замерли, и фотограф нас щёлкнул.

Пожелтевшая фотокарточка запечатлела один из самых счастливых моментов в моей жизни, жаркий день середины июля 1947 года. Нас двенадцать человек. В первом ряду, слева направо, на траве сидят девчонки: Олька, Ника, Валька, моя сестра Саня и я. Все дачницы, за исключением Вальки. Она местная девочка, с соседнего участка. Над нами, во втором ряду, слева направо, стоят