Это застряло в памяти - Ольга Львовна Никулина
Олька Кучаева (мы её звали Кучайка, но она это прозвище не любила) – смуглая, весёлая, озорные глаза, от висков заплетены две тугие косы, как у грузинской царевны (Олькин отец грузин). Взгляд смелый, не без лукавства: наверняка задумала каверзу. Ника со смешными хвостиками вьющихся волос, схваченными большими бантами, делает серьёзное лицо: для неё важно хорошо получиться (она будущая пианистка, ей пора привыкать к публичности). Валька, застенчиво улыбаясь, просто смотрит в объектив. Видно, что она светленькая, и глаза ясные, светлые. Вальку еле уговорили сняться – бабка остригла её под машинку (она это делала каждое лето), зато разрешила надеть праздничное голубое платье, под цвет глаз. Сестра моя Саня косится на Ольку – почуяла, что Ольке не терпится вовлечь нас в новую игру, не всегда безопасную. Саня не выносит скуки, потому и учится на двойки-тройки. У меня досада на лице – фотограф слишком долго возится. К тому же я предвижу, что получусь плохо, хотя тётя постаралась: тщательно нас причесала и вплела в косички наши любимые ленты. Вообще это была её идея – запечатлеть на фотоплёнке всё семейство вместе с нашими подружками и хозяевами. Неугомонная Магдаша!
А теперь подробнее ряд, где разместились взрослые. Хозяйка дачи прижимает к себе нечистокровного белого шпица с грязным пузом – ночью прошёл дождик. Хозяин смотрит прямо перед собой. Он рослый, полный, лысоватый дядя с большими натруженными руками, добродушный и смешливый. Рядом с ним дедушка выглядит тщедушным, но он жилистый и крепкий. По крайней мере, он сам так считает. Дед, вопреки команде фотографа, посматривает на бабушку, видно, беспокоится за неё. Его рука лежит на её худеньком плече. Бабушка, обмякнув на стуле, склонила голову, улыбается, смотрит вверх, выше объектива. Тётя Магда, худая, коротко стриженная, похожая на мальчишку, строгими очами глядит, куда велено, однако не упуская из вида нас с сестрой. Задорные искорки в Олькиных глазах её явно насторожили. Мама изображена в анфас. Она опускает в карман платья зеркальце и что-то с надменным видом выговаривает отцу. (Затея тёти её не вдохновляет, и она даёт это понять.) Отец раздражённо отворачивается, прячась за огромными очками.
Я откладываю фотокарточку и погружаюсь в воспоминания. Домысливаю персонажей, которые не запечатлены на фото. Но именно они сыграли главную роль в драме, разыгравшейся тогда на наших глазах. И в моей душе. Возможно, без них, и особенно без Никиты, то лето не стало бы столь памятным для меня.
Я как бы возвращаюсь к описанной картинке. Справа, чуть в стороне от нашей группы, возникает образ печального худощавого юноши с бледным, красивым лицом (это же он, Никита!), а рядом – образ хорошенькой девушки с розовым личиком и яркими глазами (весьма жеманной барышни, по мнению тёти). Ох, как я сопротивляюсь этому видению! Оставляю их и перевожу взгляд левее. Тут к Вальке пристроилась Роза Марковна, её мама, в лимонно-жёлтом сарафане, с красным цветком в чёрных как смоль волосах. (Я и не заметила, в какой момент картинка сделалась цветной.) Рядом – молодой военный с симпатичным, открытым лицом и голубыми глазами, очень похожий на Вальку. Это же её отец! Но… тут какая-то путаница! Его вообще не должно быть на фотокарточке! Ведь он погиб на фронте, а фото послевоенное…
Снова разыгралось воображение… И вот картинка оживает на глазах, наполняется солнцем. Отчётливо видна каждая веточка, каждый цветок. В зелени деревьев копошатся птицы, в траве порхают бабочки и стрекозы, кузнечики стрекочут, гудит мошкара…
Объектив ползёт вверх, изображения людей отдаляются, стираются, исчезают вовсе, и остаются прекрасный сосновый лес и голубое утреннее небо…
Меня оглушают звуки! Слышнее и слышнее гомон птиц, шелест сосновых ветвей, лай собак. Басовито лает Эрка, Валькина старая собака, ей визгливо вторит Чуйка. В посёлке откликаются их сородичи. Стук топора у сарая – хозяин дачи надумал затопить баньку. Потянуло дымком – дед ставит самовар. Старики – ранние пташки. Они пробуждаются с первыми лучами солнца и выходят на заднее крыльцо. Скатав самокрутки, долго курят (каждый свою махорку – всё дело в примесях) и слушают птичий посвист. Один певец смолкает, его трели подхватывает другой, в рощице, что ближе к болоту, – и начинается вокруг перекличка, на весь лес! Птахи заливаются на разные голоса. Дрозд выбивает дробь, кукует кукушка, над домом с писком носятся трясогузки; садятся на грядки, возятся в малиннике мелкие пичуги. Беспрерывно орёт петух, кудахчут в курятнике куры. Хозяин идёт вынимать из-под наседок тёплые яйца… За окном тяжёлые шаги – это он обходит свои владения – двадцать соток, из которых половина – огород. Хлопает калитка – его жена спешит на работу. Каждый день, кроме выходного, она с ранней электричкой уезжает в Москву, а вечером возвращается. Чуйка провожает её до калитки и потом тихо скулит. Затопотала по дому тётя Магда и выбежала в сад: ей предстоит совершить суровый утренний обряд – обливание холодной водой: закалка и гигиена – два её основных конька. Скрипит калитка – это дед отправляется с большим бидоном к молочнице. А бабушка будет ещё долго лежать в постели и шёпотом читать молитвы.
II
Просыпаясь, я смотрю в левую створку окна. Там за нашим участком растут сосны. Одна, самая высокая и отважная, как Ольга Кучаева среди нас, девочек, стоит ближе всех. Солнце ходит вокруг неё, и она радуется, улыбается ему. В ненастье лес волнуется и шумит, и она сердито машет ветками, а выглянет солнышко – успокаивается, плавно покачивает кроной из стороны в сторону и шепчет своим подругам: «Тише, не шумите, просушимся, всё хорошо…»
Я с ней часто разговариваю, когда никто не видит, конечно. Во время завтрака или обеда, например. Ем я долго… Наши уйдут из-за стола, а я сижу с вилкой в руке и смотрю на неё, смотрю. Или когда мы с сестрой Саней делаем летнее задание по математике, взрослые заняты, а Саня читает спрятанную на коленях книгу. Иногда моя сосна останавливает меня в саду. Её можно спрашивать обо всём: «Почему я такая некрасивая, тощая? И такой вырасту?» Она клонится туда-сюда, не согласна: «Глупости, глупости…» Нет, мне это вовсе не слышится, так шуршат её ветки. «Хорошо быть красивой, как Олька Кучаева, как ты…» А она в ответ молчит, задумалась. Ей ведь тоже бывает грустно, я заметила. Если у меня разлад с домашними,
