Должники - Татьяна Лунина
-- Спасибо, -- пролепетал Илья и обреченно надкусил золотистое крылышко.
-- А мы, Тонечка, давайте выпьем по стопке, закусим, чем Бог послал, да покалякаем, як того наша душа пожелает. Согласны?
-- Спасибо вам, Елена Алексеевна, -- протянула Тоня граненый стаканчик.
-- Да что ж вы оба спасибкаете через каждое слово? – усмехнулась та, наливая из штофа прозрачную душистую жидкость. – Я ж для вас еще ничего не сделала, с грядок кое-что собрала да из своего курятника курку зажарила. Разве это стоит благодарности?
-- Сердце у вас доброе, Елена Алексеевна.
-- А вот это лучше услышать при расставании, чем при встрече. Ну что, -- подняла стопку хозяйка, -- за все хорошее? – Тоня молча кивнула, мысленно удивляясь намекам Галины Ивановны на сложный характер младшей сводной сестры. Ей очень нравились и эта женщина за столом напротив, и дом. – Тогда за встречу! – улыбнулась Елена Алексеевна и осушила рюмку одним глотком.
… Луна выкладывала серебром дорожки. Морская кромка целовала песок и отстранялась со вздохом, чтобы тут же приникнуть опять к своему ненасытному другу. Стрекотали цикады, заливаясь на все лады. В окружении бесчисленной звездной свиты ухмылялось ночное светило. На кем-то брошенном у самой воды лежаке сидели трое. Мальчик, запрокинув голову, смотрел вверх. Две женщины задумчиво уставились вдаль, туда, где в темноте терялась граница между морем и небом. Говорить никому не хотелось, хотя вопросов у каждого накопилось немало. Хотелось просто дышать и наслаждаться новизной ощущений.
-- Пора, ребятки, домой, -- нарушила тишину Елена Алексеевна. – Завтра все обсудим, а сейчас время спать. Для первого дня у вас и так впечатлений много. Нельзя перебарщивать, не заснете.
Заснула Тоня на рассвете, под крики чаек, хрипло прооравших временное перемирие…
х х х
-- Сегодня свари борщ. Или нет, лучше харчо. А на второе я бы съела рагу. Что скажешь?
-- Хорошо.
-- Умница. Кстати, не забудь, пожалуйста, почистить дорожки. Я вчера хотела в беседку пройти и не смогла, грязно. Только каблуки выпачкала. Вчера же какой ливень прошел! Почистишь, ладно?
-- Почищу.
-- Да нет же, я не о дорожках – это само собой. Туфли почистишь. Там, в тумбочке с обувью черный крем и щетка. В общем, найдешь. А я побежала, пока. Ой, чуть не забыла! Марья Васильевна хвалила Илью, говорила, очень толковый мальчик.
-- Спасибо.
-- И тебе спасибо, что нам краснеть за него не приходится. Я же взяла его без прописки, сама понимаешь. Если кто захочет нагадить, легко это сделает. Потому что из-за вас я стала теперь уязвимой, согласна?
-- Вам туфли начистить до блеска?
-- Ну вот, обиделась. И совершенно зря, я же от всего сердца. Лучше сказать, чем молча за пазухой камень носить. Не люблю лицемерить. И тебе не советую. А к вам я привыкла, можно сказать, привязалась. Вы мне сейчас, как родные. Между прочим, с родными я тоже никогда не темнила, что думала, то и выдавала в глаза. Все, пока, до вечера! – хлопнула входная дверь, зацокали каблуки по ступенькам, в окно постучали.
-- Что-то забыли?
-- Днем плотник придет, Степаном зовут. Калитку надо подправить и частокол в двух местах накренился. Ты покажи, где. Только не вздумай ему рюмку налить! Не хватало мне еще сплетен, что в моем доме подчиненных спаивают. Лучше предложи чаю. Все поняла?
-- Да.
-- Хотя, знаешь, никаких чаепитий! Нечего баловать, он у меня зарплату получает. В общем, без меня Степана в дом не пускай. А то скажут, что я сводня. Одинокая молодая женщина и мужик – всякое можно подумать, -- раздатчица указаний с улыбкой махнула рукой и деловито пошагала к калитке, ремонт которой ей выйдет, конечно, бесплатно.
Прошел год, как Ареновы здесь поселились. Двенадцать месяцев занял путь от эйфории до тихой ненависти ко всему, что их тут окружало. К просторному дому, в каком разрешалось передвигаться лишь для уборки и приготовления пищи. К сляпанной кое-как за сараем холодной вонючей уборной с торчащим на дощатой стенке ржавым гвоздем, где болтались для естественных нужд обрывки газеты. К душному чердаку, освещенному крохотным окном и единственной лампочкой, включать которую из-за экономии электричества позволялось только по вечерам. К тесной каморке, куда с трудом помещались небольшое корыто, ведро и купальщик. К соседям, не скрывающим любопытства. К огородным грядкам, заготовкам на зиму, к сорнякам, прополке, поливу, к курам, норовящим выскочить из курятника на соседний участок. Раздражало даже море с его крикливыми чайками, гниющими водорослями у береговой полосы и медузами, оставлявшими ожоги на теле. Но самым большим испытанием оказалась вежливая, улыбчивая, словоохотливая Елена Алексеевна Громодянская. Директор школы, принявшей в свои стены сына, хозяйка дома, приютившего вдобавок и мать. Как ни посмотреть – всюду приют. Место, пригодное для спасения, вышло местом, где нужно молчать и терпеть. Тоня включила пылесос, к возвращению Громодянской везде должны быть чистота и порядок. Помимо уборки следует еще приготовить обед, подмести дорожки, постирать и развесить белье, сварить яблочное повидло, привести в порядок проклятые туфли, проконтролировать плотника – за малейший огрех хозяйка вынесет мозг. А вечером -- уделить внимание сыну, к ночи рухнуть в постель и до сна тупо таращиться в потолок. Без сил, без эмоций, без мыслей. Чтобы рано утром вскочить и начать все сначала: куры – грядки – глажка – плита – прополка – уроки – вечерний полив огорода. Да ладно бы только это! Она не боится работы, ради сына можно покрутиться и больше. Значительно хуже – унижение, которое приходилось терпеть. Иногда Антонине хотелось послать все к черту, вернуться домой, найти приличную работу (Вадим обещал помочь) и ждать возвращения мужа. В том, что ее Аренов рано или поздно вернется, жена военного летчика не сомневалась. Но наблюдая, как крепнет и наливается силой сын,
