Легионер. Книга третья - Вячеслав Александрович Каликинский
— Если вы пообещаете привезти мне книги, я буду собирать для вас жемчуг, — сказал он. — Вся деревня будет собирать — мы знаем, где его взять! Но не берем его, потому что рыбакам эти странные камушки, которые мы часто находим в раковинах, ни к чему.
Купцы обещали в следующий раз вернуться с немецкими книгами. Но не могли, разумеется, сказать, когда это будет. Может, пройдет много лет, и однорукий Лан не доживет до этого времени? Может, лучше он сейчас покажет им место, где можно найти такие жемчужины?
— Нет, — отказался Лан. И так посмотрел на купцов, что те сразу поняли: силой у этого чудака ничего не отнять.
* * *
История, как известно, не знает сослагательного наклонения. Что было — то произошло. Что могло случиться и не случилось — то остается уделом историков и тех, кто всегда рядом — журналистов и литераторов. Мы не знаем — дождался ли странный однорукий чужеземец Лан иноземных купцов? Получил ли он свои книги? История сохранила нам лишь скудные сведения о потомках Лана-Берга, которые так и остались жить на Южном побережье Китая. Они растили здесь своих детей — и встречали, по завету своего предка, почти все корабли, заходящие в гавань далекого от Европы порта. Порта, который через много лет назовут Сингапуром… Последний потомок Ляна встречал на причале и пароход «Нижний Новгород», и даже перекинулся несколькими фразами со своим родственником — лишенным всех прав состояния каторжником Ландсбергом. Их тайну знает пока лишь старший помощник капитана «Нижнего Новгорода» Стронский…
* * *
В избушке снова повисла тишина.
— Карл… Карл Христофорович, скажите честно: вы ведь не совсем ко мне равнодушны? Скажите честно, пожалуйста! Мне это важно…
— Я отнюдь не равнодушен к вам, Ольга Владимировна. Это правда. Но зачем об этом говорить? Вы мне нравитесь, я к вам, простите, привязался…
— Но вы всегда так холодны, сдержанны, держитесь словно на расстоянии…
— Только потому, что не желаю докучать вам и навязывать свое общество, Ольга Владимировна. Я ведь дал вам слово, если помните…
— Помню, — Дитятева прерывисто вздохнула. — Идите ко мне, Карл…
— Что-с? — Ландсберг приподнялся на локтях, недоверчиво глядя в темноту, откуда послышался робкий призыв. — Ольга Владимировна, вы уверены, что это не порыв, о котором вы будете потом сожалеть?
— Это не порыв, Карл. Это, наверное, судьба. Ну, идите же! Нельзя заставлять женщину ждать!
Ретроспектива-8
— Желаю здравствовать, кумпаньон! — Михайла потопал у порога мастерской ногами в щегольских «хромачах», притянул дверь поплотнее и добродушно прищурился на Ландсберга. — Ну, хозяин, показывай свое имение, хвались! В посту о твоем доме только и разговоров!
Ландсберг разогнулся, отложил на верстак рубанок, взял в руки балясину, критически осмотрел свою работу и только после этого сделал несколько шагов в сторону гостя. Обнял его на плечи, притянул, похлопал по спине.
— А ты куда запропал, компаньон? Две недели глаз не казал — неужто разбогател, гордым стал? О-о, точно разбогател! — Ландсберг отодвинул Карпова подалее, повернул кругом, разглядывая хромовые сапожки. — Чистый иван, как погляжу! Не сымут по ночному-то времени?
— А я хитрый, Христофорыч! «Хромачи» только с утра ношу. После обеда и до темна в старых «котах» передвигаюсь, так-то! Ну, дык как дела-то, кумпаньон? Кипишь на работе, с темна до темна трудишься — чего мешать-то? Вот и не ходил, Христофорыч. Да и новостей не было до сей поры.
— А теперь появились? — Ландсберг остро взглянул на Карпова. — Пошли, пополдничаем, расскажешь.
— Ты дом-то сперва покажи…
Мужчины прошлись по просторному дому, стены которого еще остро пахли смолой и непередаваемым таежных духом свежести. Из жилой половины Ландсберг повел Карпова в пристройку с магазином — там еще вовсю стучали и пилили плотники. С другой стороны дома отдельный ход вел в будущую амбулаторию Ольги Владимировны.
— Широко размахнулся, Христофорыч! — одобрил увиденное Михайла. — На века домину отгрохал! Я вот всё поражаюсь тебе, кумпаньон — только не обижайся, Христа ради! Ты ж дворянского происхождения, «фоном» родился, не в избе крестьянской вырос — а руки у тя в нужном месте приделаны. И плотничаешь сам, и по кузнечному делу, и по слесарному соответствуешь! Ну, об инженерном соответствии я уж молчу — знаю, на воинской службе постиг. Но мужицкое-то ремесло ты не мог тут, на Сахалине успеть выучить!
— А кто тебе сказал, что умение хорошо работать руками суть мужицкое ремесло? — усмехнулся Ландсберг, усаживая гостя за угловой столик в своей чистой и просторной мастерской и принимаясь сноровисто накрывать его. — Мой батюшка, чтобы ты знал, мог в свое время любого кузнеца за пояс заткнуть. Брат старший без городских механиков и мельничный механизм чинил, и молотилку сам усовершенствовал. Ландсберги, брат, все умели, все могли! И мужицкой, как ты говоришь, работы не чурались… «Казенки» выпьешь, компаньон?
— Сам бы не попросил, а отказываться от такого дела грех, — согласился Карпов.
Он принял из рук Ландсберга традиционную сахалинскую чашечку с казенной водкой, чуть отлил в угол, пояснил:
— Это чтобы дом твой новый крепче стоял, кумпаньон! Сам-то пить не будешь, как я понимаю? Ну, тады будь здоров, Христофорыч! — он медленно вытянул из чашечки водку, потянулся за соленым огурцом, кивнул на отдельно стоящую миску с горкой красной икры. — Гляжу, и к рыбьим потрохам приучили тебя гиляки твои?
Ландсберг снова усмехнулся:
— Какие ж это потроха, Михайла? Сие красная икра, деликатес! Ты же белужьей икоркой не брезгуешь?
— То белужья! А энти красные «рыбьи яйца» на Сакалине никто, кроме гиляков, в рот не берет.
— Это как приготовить! Ты попробуй, попробуй! — Ландсберг зачерпнул полную ложку икры, с удовольствием покатал на языке, проглотил. — Ты знаешь, компаньон, я уверен: придет время, и не уголек наш главной статьей коммерции станет, а деликатес вот этот икорный! Тут, конечно, тоже свои хитрости есть, время для добычи красной икры точно рассчитать надобно. Рано возьмешь — незрелая будет, в кашу превратится. Поздно добудешь — твердыми икринки будут, зубами давить надобно.
— Не знаю, не знаю, — чтобы не обидеть хозяина, Карпов зацепил краешком ложки несколько икринок, опасливо положил в рот, пожевал. — С белужьей, конечно, все равно твою не сравнить — ить соленая, да и все! Но красивая, зараза! Аж светятся на столе, даром что потроха рыбьи!
— Эстетствуешь, Михайла! — Ландсберг хлопнул Карпова по плечу. — Не желаешь икры, другая закуска имеется. Бери, да рассказывай свои новости!
— Не шибко они и приятственные, нынешние новости-то! — вздохнул Карпов. —
