Последние саксонцы - Юзеф Игнаций Крашевский
Приближаясь к нему, Брюль остановил свою карету, вышел и подошёл к королевскому паланкину. Там он в покорной позе, склонившись, очень долго разговаривал с королём. Королевский паланкин вносили в замковые ворота, когда Брюль, отступив от неё, направился к Стейнхелу.
Он помог ему выйти из этой коробки, в которой он был заперт, и приветствовал чрезвычайно милой улыбкой.
– Пан советник, – сказал он, – я не знаю, велел ли вам его величество сразу появиться в замке, но мне он дал поручение сказать вам, что чувствует себя немного уставшим и хочет, чтобы вы подождали, когда он вас вызовет.
– Лишь бы это не слишком долго продолжалось, потому что я не придворный, желаю вернуться во Франкфурт.
– Вы правы, потому что Франкфурт – один из приятнейших немецких городов, – говорил Брюль, – жизнь в нём очень приятная, вода очень здоровая… климат мягче, чем у нас.
В конце он рассмеялся.
– И денег много имеют… Я с вами прощаюсь, – прибавил он, – дам знать, когда король соизволит вас вызвать.
Резидент ничего не ответил и пошёл пешком в гостиницу.
Беспокойный, раздражённый Брюль развернул в замке следствие, кто посмел впустить Стейнхела в приёмную, чтобы король мог его увидеть. Одни указывали на других. Брюль напомнил, что за это преступление – допуск кого-нибудь без его ведома – наказанием было изгнание. Он всех напугал, но никого не выгнал.
Он приготовился к разговору с королём наедине. В результате долгого общения с королём он приобрёл особенный дар: угадывать, что в каждом случае король мог ответить, и даже, что сделать. Его расчёт никогда не подводил. Он так играл на его душе, как виртуоз на знакомом ему музыкальном инструменте. Поэтому он легко мог привести Августа туда, куда хотел и было нужно.
Перед входом в кабинет, в котором король значительнейшую часть дня курил трубку, Брюль задержался на пороге, точно придумывал программу разговора.
Он вошёл весёлый и приветливый, добродушный, улыбающийся, прежде всего, смиренный. Август глядел на него с нежностью и думал про себя: «И этого человека смеют обвинять».
– Я тоже обрадовался, когда увидел Стейнхела! – воскликнул он. – Я столько времени его не видел, а так его уважаю. Вот это человек!
Король слушал явно довольный.
– И не добивается должностей, титулов, собственности, он хочет только верно служить своему пану! Неоценимый человек!
Король всё быстрей пускал клубы дыма… а его физиономия подтверждала.
– Таких людей мало, – продолжал дальше Брюль.
– Очень мало! – подтвердил Август.
– Несчастье только, что Стейнехела и ему подобных нельзя нигде использовать, хоть они были бы способны на всё.
Король хотел что-то сказать, но ничего не сказал.
– Неоценимые в обычных жизненных обстоятельствах среди политической неразберихи теряют голову. Имея дело со злыми, вероломными людьми, политик должен угадывать злые мысли, и порой, чтобы предотвратить несчастье, сам должен поставить себя в двусмысленное положение. Этого Стейнхел, чересчур откровенный, болтун, апостол правды не умел никогда. Самый ценный из людей, но наименее полезный. Во Франкфурте он на своём месте, но на дворе, в министерстве, которого был бы достоен… а я был бы так рад его в нём увидеть, он был бы вредным нам и себе. Как жаль! Я его так люблю.
– Честный Брюль, – сказал растроганный король, – ты умный и во всём осторожный.
Брюль стоял мгновение, всматриваясь в лицо короля.
– Как вы себя сегодня чувствуете, ваше величество? – спросил он.
– Неплохо, – ответил Август.
– Нужно себя жалеть, – доложил министр, – а прежде всего не менять жизненного распорядка. Я опасаюсь за эту утреннюю прогулку в Базантарни, да ещё в обществе этого достойнейшего Стейнхела, у которого есть дар поить и кормить горечью.
Король поглядел, удивлённый тем, что он угадал разговор.
– Поэтому, – добавил министр, – если ваше величество захотите увидеть Стейнхела и поговорить с ним, нужно, чтобы кто-нибудь был как противоядие, и чтобы был одарён более радостным взглядом на вещи. Но я того мнения, чтобы ваше величество по крайней мере не сразу его звали, я сам это испытываю, после каждого разговора с ним необходим некоторый отдых.
– Ты думаешь? – спросил король.
– У вашего королевского величества следы усталости на лице, – прибавил Брюль.
Август поглядел в зеркало. Действительно, лицо у него было опухшее, сонные, тяжёлые веки падали ему на глаза, на коже около сжатых губ появились морщины.
– Признаюсь тебе, я хотел видеть этого честного Стейнхела, – сказал он тихо.
– Но почему нет, напротив, – прервал министр, – только не знаю, как вы, ваше величество, этим распорядитесь. Мне было бы очень необдимо отправить его во Франкфурт, именно посоветоваться с императорским резидентом насчёт… будущей преемственности трона. Мне не желательно этого откладывать, Стейнхел мне нужен, ему одному я могу это доверить, потому что в нём одном я уверен. Стало быть, по его возвращении ваш величество…
Король головой дал знак согласия.
– Попрощайся с ним от меня, – сказал он мягко.
Брюль поклонился.
Спустя пару часов его карета стояла перед Золотым Ангелом, в котором Стейнхел занимал маленькую комнатку. На столике лежала открытая книга Тацита, которая сопутствовала ему в дороге. Стейнхел стоял и что-то читал в ней, доедая кусок хлеба, помазанный его любимым гусиным жиром. Вошёл Брюль и очень любезно с ним поздоровался.
– Я пришёл от короля, – сказал он. – его величество, который придаёт большое значение вашей службе, просит вас поспешить во Франкфурт. Он приказал мне выразить сожаление, что теперь с вами не увидится, а столько обещал себе из этого радости. Но ради блага родины король всегда готов удовольствие сделать жертвой. Это святой монарх.
Стейнхел молчал, вытирал губы и так смотрел на Брюля, как иногда глядят на рассказывающих сказки.
Министр говорил быстро.
– Мне кажется, что вы мне объявили своё желание вернуться во Франкфурт?
– Как можно скорее! – сказал резидент.
– Возвращайтесь, раз и дело короля этого требует, – прибавил министр.
– Не премину, – сказал иронично Стейнхел.
– Я должен что-нибудь сказать королю? – спросил Брюль.
– Выразите ему мою печаль, что не могу поцеловать его руку, – сказал Стейнхел. – Я еду уже сегодня.
– Вы поступаете разумно, сейчас нельзя терять ни минуты, – говорил Брюль. – Война с виду закончена, из всех засад мы вышли победителями, но поэтому наши враги, кажущиеся победители, утомлённые, ослабленные, заново начинают копать под нами ямы. Вы – наша передняя стража.
Стейнхел только слушал. Брюль, который надеялся что-нибудь узнать от него, убедившись, что он не очень склонен к откровенности, поглядел на часы, подал ему руку и попрощался. Стейнхел не проводил его даже до лестницы.
