У чужих людей - Сегал Лора

Пауль обернулся; Годлингер, в рубахе с закатанными рукавами, из которых торчали розовые руки, и с головой, повязанной носовым платком, стоял, опершись на мотыгу, и беседовал с мистером Лангли. Пауль с Фарбером подошли ближе и услышали, как Годлингер говорит:

— Мой брат работает в Чикаго в большой меховой компании, называется она «Силвермэн». Может, слыхали?

На что мистер Лангли с чисто франкфуртским акцентом сказал:

— Я сам из Техаса.

— Одну минуточку, мистер Лангли, — сказал Пауль, когда тот уже прыгал в седло. — Хотя я учился фермерскому делу в Вене и Англии, мои познания, естественно, невелики и, безусловно, малоприменимы к этой новой для меня культуре, почве и климату. — Он изъяснялся с многословной учтивостью, с какой привык в свое время обращаться к профессорам Венского университета. — Хотел бы заметить, сэр, что всем нам был бы очень полезен более глубокий курс обучения. К примеру, какое время требуется батату, чтобы дать всходы после посадки?

Прикрыв глаза ладонью от слепящего солнца, мистер Лангли смотрел на Хесуса с напарником, расчищавших очередное поле для следующей группы переселенцев, на этот раз из Италии.

— Время, требуемое батату, чтобы дать всходы после посадки, конечно же, зависит, как вы справедливо отметили, от почвы… времени года… Мы с вами это обсудим, когда я вернусь из Пуэрто-Платы. Сегодня мне привезут из Штатов двух быков.

— Простате, мистер Лангли, еще один вопрос, если позволите, — быстро проговорил Пауль, чувствуя, что мистеру Лангли не терпится прекратить беседу и уехать. — Каковы у меня шансы перевезти в Сосуа моих родителей?

— Насчет визы обратитесь к Зоммерфелду, — бросил Лангли, слегка стегнув коня. — Визами занимается он.

— Was singt der Schwarze? — спросил Фарбер у Пауля. — Ну, давай, переводи, профессор, вы с Илзе ведь только и делаете, что штудируете испанскую грамматику. О чем поет тот чернокожий?

Пауль прислушался. Шагая в такт взмахам мачете, Хесус напевал:

И Пауль перевел:

— А спроси-ка его — может, он знает, сколько времени нужно батату, чтобы дать ростки? — предложил Фарбер.

Переговорив с доминиканцем, работавшем на соседнем поле, Пауль сообщил:

— По его словам, они взошли бы еще две недели назад, если бы мы не оборвали листья и молодые побеги. Но ведь он видел, как мы их обрывали, — стоял на дороге и наблюдал, я точно помню. Отчего ж ничего не сказал?

— Все равно взойдет — неделей раньше, неделей позже, — сообщил Хесус.

— А Лангли почему нам этого не говорит?! — вспылил Пауль.

— El Señor Лангли no sabe nada, — сказал Хесус. — Он сам ничего не знает. Про быков и коров — да, знает.

Они вернулись к работе. Ритмично орудуя мачете, Хесус запел:

Мистеру Лангли доставили двух великолепных племенных быков и сразу завели в загон. Один, правда, не оправился от морской болезни после качки и сдох, но второго сразу же заняли делом — улучшать местное поголовье рогатого скота.

«Швейцарцы» уже успели посадить полученный у Фарбера батат и теперь пололи сорняки. «Англичане» продолжили прополку своего батата — он наконец взошел, как и предсказывал Хесус. Наблюдая с обочины за прополкой, Хесус заметил:

— No se necesita[60]. Батат, он крепкий, через несколько недель сам убивает сорняк.

— Слушай, Пауль, не стоит сообщать об этом «швейцарцам», — сказал Фарбер. — А то им нечем будет заняться, и они падут духом.

Тем временем «англичане» присоединились к бьющим баклуши жителям Батея. Днем, в жару, Пауль и Илзе лежали на пляже, учили испанский язык и плавали. Рената, Михель, Отто и другие молодые бездельники резвились в несильном прибое или, сидя на солнцепеке, рассказывали друг другу анекдоты, пели старые студенческие песенки, вставляя в текст непристойности, или же просто брюзжали.

— Уж это мне Сосуа! Скорей бы американцы выдали визы.

— А чего стоит Лангли, с его фальшивым американским акцентом! Да он типичный выходец из Франкфурта, это сразу видно.

— А Зоммерфелд? Больно много о себе воображает. Кто он такой, чтобы заставлять нас красить бараки? Ему что, Schwarze[61] не хватает?

— Зоммерфелд отлично знает, что делает. Чтобы показать богатым американцам и доминиканским шишкам, с которыми он приятельствует, какой он эффективный администратор, он меньше чем за месяц обеспечил всех «немцев» жильем в Лагуне. А здесь за последние восемь месяцев не поселили ни единого человека.

— Зоммерфелд не дурак: как только все будут устроены, он лишится работы.

— Разумеется, он не дурак, — присоединился к разговору Пауль, — однако он с удовольствием манипулирует людьми и умеет убирать их с дороги. С другой стороны, только представьте: ему нужно расселить три сотни евреев, типичных горожан, на тропическом острове, где им предстоит поднимать целину!

— Очень уж ты умничаешь, профессор, — заметил кто-то.

— Пауль, ты согласен стать нашим представителем в совете поселенцев? — спросил Отто.

— Нет, спасибо. Политика — не мое занятие.

Молодежь потянулась наверх по каменистой тропке, Пауль и Илзе смотрели им вслед. Через некоторое время на вершине склона появился Годлингер и, оскальзываясь, засеменил вниз.

— Я все утро прождал в здании администрации, но у Зоммерфелда не нашлось для меня минуты. Попробую пробиться к нему завтра. Вы слышали, что «итальянцы» рассказывают о новых погромах в Вене? Говорят, теперь там забирают и женщин. Я хочу, чтобы Зоммерфелд перевез сюда мою жену.

— На прошлой неделе я зашел к нему насчет моих родителей, — сказал Пауль. — Он показал мне длинный, на двух страницах, список поселенцев, хлопочущих о визах для родственников.

— Он сказал, чтобы я зашел к нему завтра…

Годлингер смолк. Он сидел, откинув голову в носовом платке на песчаный холмик. Рот у него приоткрылся, уголки губ уныло опустились, и он мирно заснул на солнцепеке.

Бататовое поле покрылось ковром из зеленой листвы и розоватых цветов. Пауль повел жену любоваться на прущие из-под земли клубни. Спустился ласковый вечер, и они пошли прогуляться в сторону местной деревушки. Вдруг Илзе задрожала:

— За нами кто-то идет…

Пауль оглянулся.

— Илзе, солнышко, это Хесус. Como esta[62], Хесус? Мы с женой решили посмотреть на молодые клубни батата. — Пауль зашагал в ногу с доминиканцем, надеясь попрактиковаться в испанском. — Сколько еще нужно времени, чтобы клубни дозрели до приличного размера?

— Еще пять месяцев, и они станут очень-очень крупными, — ответил Хесус. — Но если бы хозяином был я, то собрал бы батат сейчас. Как только клубни полезут из-под земли, за ними надо смотреть в оба, не то украдут. Спокойной ночи тебе и señora[63].

Хесус приподнял шляпу и, обогнав их, зашагал вперед; на фоне тускнеющего блеска лагуны им отчетливо был виден лишь его силуэт. Карманы Хесуса сильно оттопыривались — явно набитые клубнями батата.

В мае Эрих Мархфелд, врач из Вены, для которого Ассоциация наскоро обустроила больницу, сообщил Илзе, что она беременна. Она была одновременно и счастлива, и испугана. Пауль стал относиться к жене с удвоенной заботой. Он раздобыл в Ассоциации подушечку, чтобы она клала на нее ноги; делал наброски, чтобы показать, как матка увеличивается в размере и почему из-за ее роста Илзе плохо себя чувствует. Понимая, что младенцу предстоит жить в Badekabine и ничему хорошему он в Сосуа не научится, Пауль решил подать заявку на семейный кооператив. Вместе с ним в администрацию отправились Отто и Михель. Михель был особенно активен, потому что Рената пообещала выйти за него замуж, как только им выделят домик. «Какой смысл въезжать в барак, — твердила она, — а потом снова перебираться куда-то?!» Отто безостановочно составлял уморительные списки вещей, без которых им не обойтись. Пауль обнаружил, что выступает сразу в двух ролях — руководителя будущего кооператива и соглашателя, призывающего считаться с реальной жизнью. В первой половине июня члены «Группы Штайнера», как их прозвали в Сосуа, отправились со своими заявками в контору Ассоциации. Они просили предоставить им по пять коров и по одной лошади на семью и одного мула на весь кооператив, а также кур, свиней, двухколесную повозку, сарай для инвентаря, место для хранения удобрений, семян и урожая, навес для дойки коров и три домика.