Мария I. Королева печали - Элисон Уэйр
Говоря о крупной жене, король имел в виду французскую знатную даму Марию де Гиз, тоже вдову. Она была зрелой женщиной, причем на редкость здравомыслящей, и, что самое главное, уже родила двоих сыновей. Однако, заранее предупрежденная о предстоящем предложении руки и сердца, дама поспешно вышла замуж за другого своего поклонника, короля Шотландии.
Оправившись от постигшего его разочарования, король послал придворного художника, мастера Гольбейна, в Брюссель – написать портрет герцогини Миланской. Настроившись на новый брак, король избавился от траурных одежд. К этому времени со дня смерти королевы Джейн прошло уже пять месяцев. Когда он пригласил дочерей отметить Пасху при дворе, Мария попросила у него дозволения надеть новое платье из белой тафты, отделанное бархатом, которое казалось уместным после окончания траура и подходило для радостного праздника Воскресения Господа. Елизавета тоже получила новое платье и, крайне довольная собой, кружилась по комнате. Она была хорошенькой и уверенной в себе, куда более уверенной, чем Мария в ее годы. И Мария бдительно следила за сестрой, опасаясь, что та будет слишком похожа на мать, чего не следовало допустить.
Марию ужаснуло то, как сильно постарел отец со времени их последней встречи. И его мучила постоянная боль от нового абсцесса в ноге. В результате он был вынужден отдать себя в руки отворяющим кровь брадобреям, которые вскрыли гнойник, что уменьшило боль, но не излечило болезнь. Это вынудило короля сократить участие в столь любимых им спортивных соревнованиях: он больше не мог участвовать в ристалищах, а просто сидел и смотрел, как мужчины помоложе и покрепче делают то, что в свое время у него получалось гораздо лучше. Обездвиженность сделала его тучным, когда-то роскошные золотисто-рыжие волосы поредели. Тем не менее он был одет, как всегда, роскошно. Он ввел в моду более не скрывавшие объем талии короткие дублеты с накладными плечами и массивными рукавами, и вскоре все мужчины при королевском дворе начали носить именно такие.
Постоянная боль и растущая немощность сделали нрав короля в высшей степени непредсказуемым. Мария была не единственной, кто страдал от его пугающей невоздержанности на язык, а бедняге Кромвелю приходилось каждую неделю терпеть площадную брань. Иногда король даже бил его по голове, задавая серьезную взбучку. Мария видела, как после очередной вспышки отцовской ярости Кромвель выходил из его покоев с всклокоченными волосами, дрожащий от страха, но с натужной улыбкой. Придворные научились учитывать обидчивость короля, ибо в определенном состоянии духа он мог быть опасен.
Король пребывал именно в таком настроении, когда узнал, что отец Форест, старый капеллан матери Марии, по-прежнему высказывается в защиту покойной королевы. Король тут же распорядился отдать старика под суд, после чего осужденного отвезли в Смитфилд и там, закованного в цепи, зажарили на огне. Форест был добрейшей души человеком, честным и преданным, искренне любившим покойную королеву Екатерину. Мария была потрясена, когда узнала о его нечеловеческих страданиях. Иногда ей казалось, что отец – самый жестокий человек на земле.
* * *
Наступило лето, и с его приходом настроение короля улучшилось. Он распорядился привезти принца Эдуарда в Хэмптон-корт, чтобы все королевские дети могли побыть вместе. Эдуард, пышно одетый в золотую парчу, прибыл в сопровождении многочисленной свиты и, сидя на руках у леди Брайан, выглядел весьма торжественно. Для своих восьми месяцев он был развитым ребенком. Лицо сердечком, спокойные голубые глаза и заостренный подбородок делали его похожим на эльфа. Марии еще не доводилось видеть такого красивого младенца. Она могла часами любоваться своим маленьким братиком и была готова смотреть на то, как он сосет грудь своей кормилицы, матушки Джек, как отец горделиво носит принца на руках, хвастаясь им перед придворными, или подносит младенца к окну, чтобы толпы подданных внизу могли лицезреть своего будущего короля.
Мария любила обнимать Эдуарда, чувствуя тяжесть его крепкого маленького тела. Малыш был очень ласковым и радостно шел к сестре на руки. А когда она попросила своих менестрелей сыграть для него, он подпрыгивал у нее на руках, словно собираясь пуститься в пляс.
В июне Мария присутствовала на речном празднике, проходившем на Темзе вблизи Уайтхолла. В окружении придворных они с отцом стояли на крыше над частной лестницей, глядя на запруженный народом берег реки и множество спущенных на воду суденышек с нарядными леди и джентльменами на борту. Был разыгран шутливый морской бой между двумя барками, одной из которых управляли актеры, изображавшие папу римского и кардиналов, а другой – защитники короля. Король хохотал во все горло, когда папистов окунули в Темзу, однако Марии хотелось провалиться сквозь землю. Разрыв с Римом на всех уровнях уже имел пугающие последствия. Франция и Испания заключили договор, оставлявший Англию в опасной изоляции, поскольку король становился особенно уязвим перед лицом угрозы со стороны враждебных католических монархов. Тем не менее он не оставлял надежды жениться на герцогине Миланской. Мария находилась при дворе, когда туда доставили парадный портрет герцогини, на котором была изображена чрезвычайно серьезная молодая женщина с загадочной улыбкой и призывным взглядом – слишком смелым, по мнению Марии.
Однако отец был очарован герцогиней и, не откладывая дело в долгий ящик, отправил в Брюссель послов с предложением руки и сердца. Ответ пришел незамедлительно. Молодую герцогиню крайне встревожил тот факт, что король так быстро избавился от прежних королев: одну отравили, вторую безвинно казнили, а третья лишилась жизни из-за неправильного ухода за ней после родов. Будь у нее две головы, заявила герцогиня, одну она непременно предоставила бы в распоряжение его милости!
Короче говоря, она дала жениху от ворот поворот. Мария искренне верила, что король, несмотря на громкое возмущение подобной наглостью, в глубине души почувствовал облегчение после столь яркой демонстрации чрезмерной бойкости и непочтительности потенциальной невесты.
– Его милость теперь склонен внять моему совету и поискать невесту среди протестантских немецких принцесс, – сказал Марии Кромвель, когда они прогуливались по саду, напоенному ароматом поздних роз. – Полагаю, он согласится отбросить свои религиозные принципы, если речь пойдет об альянсе, способном снова изменить баланс сил в Европе в пользу Англии.
– Но королева-протестантка? – Мария искренне сокрушалась из-за того, что некоторые немецкие княжества приняли лютеранство. Они были постоянной занозой в боку императора и представляли реальную угрозу единству христианского мира.
– Принцессы, о которых идет речь, мать воспитала добрыми католичками, – улыбнулся Кромвель. – Это их брат стал лютеранином. Я говорю
