Табал - Андрей Евгеньевич Корбут
Уже начало смеркаться, когда вдали показались трое конных.
Мар-Априм поднялся с земли, пытаясь их получше рассмотреть и понять, что их сюда привело.
— К нам гости?
— У моего деда повсюду глаза и уши. Он все знает, даже как ты кривляешься, — со смехом сказала Хава.
Конники, заметив нас, пустили лошадей во весь опор и в считаные минуты оказались рядом. Это были гонцы. И они искали меня. Один из них показал перстень Арад-бел-ита:
— У нас послание для Мар-Зайи!
Я взял глиняную табличку, пробежал глазами по донесению.
Оно было не от Арад-бел-ита.
«Мар-Зайя, будь осторожен.
Сегодня утром наших постояльцев навестил только один человек.
Это был Мар-Априм.
Возвращайся в Ниневию, как только получишь это послание.
Отправляю его к тебе с перстнем моего господина Арад-бел-ита.
Не признавайся, что это обман.
Дядя Ариэ».
— Что там? — поинтересовался Мар-Априм.
— Меня хочет видеть Арад-бел-ит.
— Нет, это невозможно, — тоном, не терпящим возражений, с улыбкой произнесла Хава. — Ты останешься до конца охоты.
Возразить я просто не успел. Протрубил горн. Охотники погнали прайд. Две львицы огромными прыжками пересекали опушку леса справа, две — слева, еще одна львица вместе со львом выбежали прямо на нас.
Хава и Мар-Априм прыгнули в свои колесницы. Увидев, что я все еще раздумываю, принцесса подстегнула меня:
— Ты ждешь, чтобы они тебя разорвали?..
Мар-Априму первому улыбнулась удача: он ранил львицу в лапу, попал в шею. Раненый зверь заревел и бросился в его сторону. Раббилум сумел развернуть повозку на полном ходу и стал стремительно удаляться от нас, преследуемый львицей.
Мы с принцессой помчались за львом. Ее первые стрелы пролетели мимо. Третья и пятая нашли цель — но даже это были всего лишь легкие царапины.
Я не отставал от Хавы, наши колесницы шли бок о бок. Стрелял я реже, и все неудачно.
Лошади неслись по степи, едва касаясь земли. Лев между тем стремился уйти в горы. Здесь было больше камней и труднее было управлять повозкой. Иногда она взлетала над землей правым или левым колесом, иногда и вовсе оказывалась в воздухе, будто снаряд, выпушенный из пращи.
Беда случилась в тот момент, когда львиный рык эхом прокатился над долиной, заставив холодеть в жилах кровь: испугавшись, лошади шарахнулись в сторону. От неожиданности Хава выпустила поводья, и колесница потеряла управление, налетела сначала одним колесом на камень, затем обоими, высоко подпрыгнула, опустилась на правое колесо, оно треснуло, подломилось, и повозка завалилась на бок.
Принцесса упала на землю, ударилась головой о камень, попыталась встать, но лишь застонала. И тут же увидела стремительно приближавшегося к ней льва.
Моя колесница остановилась совсем рядом.
Все, что я успел, — броситься зверю наперерез с голыми руками.
Смертельно раненый хищник подмял меня под себя, ударил в грудь тяжелыми лапами, разорвал внутренности.
Я упал, почувствовал, что истекаю кровью и умираю.
И, теряя сознание, подумал: что будет с Марганитой, когда меня не станет…
19
За два месяца до начала восстания.
Столица Ассирии Ниневия
Старая повитуха, доставленная Арад-бел-итом из далекого Бар-Бурруташа, столицы Табала, сама указывала на то, что нужно есть царевне: побольше молока и творога, всевозможных фруктов и овощей, пареного мяса, но особенно — рыбу. Приговаривала: для мальчика рыба — первое дело.
Кравчий принца, мидиец, знал наперечет всех торговцев, рыбаков и охотников, доставлявших припасы на кухню, подробно расспрашивал, откуда продукты, и по несколько раз перепроверял всю еду. Арад-бел-ит ему доверял и знал, отсюда ждать беды не стоит.
Боги, по словам жрецов, сулили его Шарукине и их сыну долгую и счастливую жизнь.
— Ни о чем не беспокойся, мой дорогой брат, не изводи себя напрасными тревогами, — успокаивал царевича Набу-шур-уцур. — До родов ничего не случится. Забота, которой ты окружил свою жену, не позволит твоим врагам навести на нее порчу.
Арад-бел-ита интересовало, что его молочный брат разузнал о замыслах Закуты относительно его будущего наследника:
— Ты же знаешь, она не остановится, пока не подберется к моей жене. Пока не лишит меня последней надежды. И если ты говоришь, что царица ничего не замышляет, то лишь оттого, что бродишь, словно впотьмах.
— Мой господин, я знаю о каждом ее шаге, — уверенно отвечал Набу.
— Я помню о твоих заслугах, — понимая, о чем тот говорит, вынужден был согласиться Арад-бел-ит.
За последние месяцы внутренняя стража Ассирии раскрыла многие планы царицы. Осенью при попытке захватить караван с золотом, предназначенным для выплаты жалованья ополченцам, на полпути из Руцапу в Ниневию был перебит отряд наемников. Почти сразу за этим ревизор Палтияху отправил в провинции Хальпу, Тушхан, Харран и Самалли чиновников, чтобы проверить, куда и как расходовались средства, выделенные для армии. В результате бунт, зарождавшийся среди общинников, которых привлекали к воинской повинности, сошел на нет: долги были выплачены, виновные наказаны. Хотя ими, как всегда, оказались мелкие сошки. Зимой Набу-шур-уцур провел многочисленные аресты по всему Табалу: среди прочих взяли начальника внутренней стражи Тарса и командира гарнизона Каратепе. Тюрьмы были переполнены изменниками, из них пытались вырвать признания о причастности к восстанию высокопоставленных сановников. Однако на допросах никто не назвал имен, так нужных Арад-бел-иту: Закуту, Ашшур-дур-пании, Скур-бел-дана… Прямых улик против всего этого змеиного клубка у внутренней стражи так и не появилось.
В середине месяца шабат у Шарукины начались схватки. Во дворце Арад-бел-ита поднялся переполох. Стража оцепила все выходы и входы. Повитуха ни на минуту не отлучалась от роженицы; Арад-бел-ит в ожидании вестей мерял шагами тронный зал; дочери держались вместе и молились всем богам сразу; Набу-шур-уцур каждый час проверял посты, и спрашивал через свою тайную помощницу на женской половине, как проходят роды и нет ли чего подозрительного. Во всех храмах ради счастливого разрешения царевны от бремени приносились богатые жертвы. Царь Син-аххе-риб повелел, чтобы каждый житель ассирийской столицы молил богов о благополучном исходе.
В полдень у роженицы отошли воды. К вечеру, после двенадцати мучительных часов, искусав до крови все губы, мертвенно-бледная и осунувшаяся Шарукина родила мальчика. Худенького, скрюченного, болезненного, похожего на выжатую мочалку. Повитуха сразу поняла: не жилец, но из опасений за свою жизнь слова дурного не сказала. Обрезала пуповину, осторожно взяла ребенка на руки, шлепнула по мягкому месту раз, второй, пока не закричал, с тяжелым сердцем понесла к отцу, тем более что мать сразу потеряла сознание.
Арад-бел-ит все понял по одному лишь лицу повитухи. На наследника даже не взглянул, сдержанно спросил, как чувствует себя его жена, и уединился в личных покоях, приказав позвать к нему
