Должники - Татьяна Лунина
-- Гражданка, -- окликнул за спиной мужской голос, -- остановитесь! – она послушно застыла на месте. – Не страшно одной разгуливать по ночам? -- к ней подошли два милиционера. Один -- совсем молодой, лет двадцати. Не испорченное жизненным опытом веснушчатое лицо, смешно торчащие уши, круглые, как пуговицы, живые глаза. Другой – пожилой, степенный, в негромком голосе ни агрессии, ни упрека. – Время позднее, не боитесь?
-- Нет.
-- Документов, конечно, при себе не имеете, а-а-апчхи! – вытащил из кармана мятый носовой платок, высморкался звучно и заметил, скорее себе, чем другим. – Черт бы побрал это лето, каждый год болею. Так куда идем, гражданочка?
-- Говорю же, Петр Степаныч, у вас аллергия, а не простуда, -- встрял молодой.
-- Не Петр Степаныч, а старший лейтенант, товарищ стажер. Чему вас, молодежь, только учат?
-- Виноват.
-- То-то же, а-а-апчхи! – платок снова оказался под носом, сделал свое дело и небрежно был сунут в карман. – Так как, гражданочка, подвезти вас до дома или в отделение?
-- Если можно, лучше к станции «Скорой помощи». Пожалуйста.
Молодой вгляделся в странную «гражданочку» и участливо спросил.
-- Вам плохо?
-- У меня сын заболел. Очень высокая температура. Я хотела вызвать «скорую», но ни один телефон-автомат не работает. Пожалуйста, помогите. Ему очень плохо.
-- Пошли, -- старший лейтенант взял Тоню под локоть и повел к машине, освещавшей ночную дорогу включенными фарами. Сзади пристроился стажер.
Спустя пятнадцать минут Тоня стояла в углу освещенной детской и, стараясь не выдать волнения, наблюдала, как врач осторожно простукивает костяшками пальцев щуплую мальчишечью грудь. У письменного стола с блюдцем, ватой и темным флаконом, в котором был, очевидно, спирт молодой фельдшер отламывал кончик ампулы.
-- Простите, вы не стажер? – тихо спросила Тоня, не желая обидеть начинающего медика.
-- Нет.
Врач молча взяла стетоскоп и, приказав жестом прекратить болтовню, стала внимательно прослушивать легкие. Потом присела к столу и принялась писать.
-- Ну-ка, приятель, давай приспустим штаны, -- фельдшер склонился над мальчиком, раздался шлепок, затем прозвучала искренняя похвала. – Молодчина, даже не пикнул. Крепкий мужик!
-- Спасибо, -- прошептал «мужик».
-- Спасибо скажешь, когда футбольный мяч будешь гонять. Любишь играть в футбол?
-- Нет.
-- Правда? А по-моему все мальчишки хотят быть футболистами. Я, например, в детстве мечтал стать вратарем.
-- Я – нет.
-- Не выбрал еще профессию?
-- Выбрал.
-- Если не секрет, какую?
-- Буду военным летчиком. Как папа.
-- О, это серьезная профессия. Мужская. И к ней надо серьезно готовиться – быть здоровым и ничего не бояться.
-- Я не боюсь.
– Вижу, -- одобрительно кивнул врачебный помощник.
Днем пришла участковый врач. То же платье, тот же взгляд, тот же «бублик». Исключением стала большая черная сумка, которую она держала в правой руке. Не здороваясь, прямиком направилась в ванную.
-- Галина Иванна, -- представилась, тщательно намыливая руки. – А вас как?
-- Антонина, можно Тоня.
-- Можно не значит, возможно, -- буркнула в ответ докторша и закрыла кран с горячей водой. – Полотенце чистое дайте.
Илью она слушала долго, изучая стетоскопом чуть ли не каждый миллиметр худосочной груди и спины с выступавшими позвонками. Заставила акать с открытым ртом, тыча туда чайной ложкой, ощупала подмышки, шею. Наконец, сжалилась и заявила.
-- Все, человек, отдохни.
-- Я – Илья.
-- Знаю, но что в твоем имени мне пока неизвестно, а Человек – это звучит гордо! Горького читал?
-- Нет.
-- У них по программе Горький – в старших классах, -- вступила в разговор мама.
-- Чтобы умнеть и развиваться, как положено русскому интеллигенту, не обязательно дожидаться возраста старшеклассника.
-- Я не хочу быть интеллигентом. Я буду военным летчиком.
-- Одно другого не исключает, -- отрезала врач. – Отдохнул?
-- Я не устал.
-- Отлично. Тебя ночью, в какую ягодицу кололи? Правую? Левую?
-- Правую, -- подсказала Тоня.
-- Тогда подставляй левую. А вы, Антонина, налейте сюда кипяченой воды и поставьте на плиту. Да принесите блюдце.
-- Вы же говорили, что уколы медсестра будет делать.
-- Если нет блюдца, тогда тарелку мелкую, -- проигнорировала чужие слова Галина Ивановна и сунула Тоне под нос металлическую коробочку. – Делайте, что говорю. А ты, человек, сейчас получишь укол, потом получишь банан. Любишь бананы?
-- Не знаю. А что это?
-- Попробуешь, поймешь, -- выпустила вздох в потолок.
Когда день стал клониться к вечеру, Тоня робко заметила, что у доктора, наверное, кроме Ильи есть другие больные.
-- По этому поводу можно не волноваться, -- сухо ответила Галина Ивановна. – Я в отпуске и свое личное время намерена тратить, как мне заблагорассудится.
Заблагорассудилось ей провести время в чужой квартире неделю. Первые сутки врач не отходила ни на шаг от метавшегося в жару больного, который заходился отрывистым, с хрипом кашлем. Она не спала. Не ела. Ничего не объясняла и не спрашивала ни о чем. Молча, выпроводила хозяйку за дверь, когда та захотела остаться с сыном. Беззвучно проплывала мимо в туалет или ванную. Без слов подавала для кипячения стерилизатор со шприцем, так же, молча, принимая обратно. Она будто превратилась в машину, заведенную с единственной целью – спасти. В пять утра, не сомкнув глаз за всю ночь, Тоня отправилась на работу. Среди других темных окон ее двухэтажного дома выделялось одно, освещенное слабым светом настольной лампы. Сквозь тонкую штору просматривался женский силуэт, мерявший десятиметровую площадь ногами.
…Свой участок дворник приводила в порядок втрое быстрее и вдвое усерднее, чем обычно: чтобы у начальства не появился повод придраться, а у подчиненной имелся бы повод, не отпрашиваясь, провести дома весь оставшийся день. Спустя пару часов, оставив рабочий халат, метлу, совок и ведро в каморке, где хранился дворницкий инвентарь, Тоня снимала у своего порога старые летние туфли, которые после подметания улиц
