Последние саксонцы - Юзеф Игнаций Крашевский
Аппатичный, гордый, изнурённый гетман без него не смог бы жить. Ревность казалась ему смешной, а была бы слишком запоздавшей. Сапежина, которая умела и старалась всё использовать для себя, была с Мокроновским в очень хороших отношениях, а генерал, как франт, показывал ей необычайную любезность. Он должен был сделать так, чтобы в Белостоке могла состояться свадьба панны стражниковны.
Уставшая пани Браницкая на всё, что обещало развлечение, охотно соглашалась. К княгине она была тем более дружественно расположена, что стольник, её любимый брат, ухаживал за ней, а она не скрывала слабость к нему. Она предпочитала скорее её видеть любовницей брата, чем её соперницу, воеводицеву Мстиславскую, которая была из дома Браницкой, но из семьи совсем чуждой старинному роду, последним потомком которого был гетман.
Эта однородность имён такого неравного значения в Речи Посполитой пани гетманову раздрожала.
В тесном кругу уже поговаривали о свадьбе, которую хотели сыпровизировать. Литовская гетманова хотела её ускорить. Толочко был готов, но панне Аньеле без приданого, без того, что оставила дома, грустно было идти к алтарю с парой скомных платьиц.
Она хотела через Шклярскую хотя бы получить готовое приданое. С этой заботой панна Аньела после нескольких дней пребывания в Белостоке снова возвращалась в Высокое. Княгиня Сапежина, с которой Аньела была всю дорогу, беседовала с ней и могла убедиться, что девушка мечтала только жить на большом свете с Толочко, потому что из-за матери никогда не надеялась выбраться из тихого уголка, в котором её самолюбию было слишком тесно.
Княгиня очень хорошо знала, что ромистр не имел возможности удовлетворить эти чрезмерные пожелания, но для неё эта было безразлично. Зато ей очень льстила победа, одержанная над её матерью. В её характере был деспотизм.
В конце концов Толочко в проблемах, долгах становился ещё больше зависимым от гетмана и от неё, а она в нём постоянно нуждалась. Он был вовлечён во все её интриги, а что она ему приказывала, он слепо выполнял. Итак, было решено этот брак заключить.
В Высоком гетманова нашла адвоката Плусковского, который был поверенным дел князя в Литве. Сказать по правде, был это гораздо больше слуга её, чем мужа, потому что так управлял делами, чтобы всегда исполнялась воля княгини, и был обязан этому, что десяток лет оставался на месте, получая каждый год премию.
Увидев его, она сразу вспомнила, что Аньелу могут лишить наследства, чем её страшили.
– А! Адвокат! – воскликнула она. – Я несказанно тебе рада, потому что верю тебе одному. Ты мне скажешь, может ли быть, чтобы мать лишила дочку наследства и от неё отказалась?
Адвокат попросил подробностей, которые княгиня в двух словах ей поведала.
– Милостивая княгиня, – проговорил Плусковский, – прежде чем я смогу категорично ответить на этот вопрос, разрешите мне удостовериться в одном обстоятельстве. Я припоминаю, что был на похоронах пана стражника, и там происходил разговор о его наследстве. Сдаётся мне, что не всё состояние переходит к его жене, что он также что-то оставил, а что от него осталось, этого никто на свете у панны Аньели отобрать не может.
Гетманова очень обрадовалась.
– Я в этом не уверен, – сказал Пулавский, – но завтра я и так должен ехать за актами, проведу расследование.
Назавтра адвокат действительно уехал, а гетманова девушке ничего не сказала. Три дня он отсутствовал. Когда вернулся и вошёл в комнату, к нему подбежала гетманова.
– Ну что? Ну что?
– Я не ошибся, – сказал адвокат, – половина состояния принадлежит покойному мужу, и только эту стражникова имеет пожизненно.
– Ты в этом уверен? – спросила Сапежина.
Пулавский достал заметки, на которых стояли даты записей; стало быть, это не подлежало сомнению.
Потом с великой радостью сияющая княгиня велела позвать к себе панну Аньелу.
С той минуты, когда начались интриги с Толочко, жизнь в Высоком была тоской или пыткой. Она ходила со своими мыслями и некому было их доверить, недовольная собой, кислая. Единственным её развлечением были книги, французские романы, которые вместо того, чтобы её утешать, казалось, упрекают, что отдавала жизнь тщеславию и гордости, а вовсе не сердцем жила. Но могла ли она полюбить Толочко, Буйвида или кого-нибудь из тех людей, которые ей рекомендовались?
Один вводил её в заблуждение своей внешностью, а тот был, увы, учителем танцев. Судьба гневалась на неё!
Она вошла в салон такая бледная и грустная, что княгиня, вместо того, чтобы её пожалеть… до наивысшей степени была тронута этим упрёком.
– А, панна Аньела, – воскликнула она, – не делай себя такой несчастной. Глядя на тебя, можно подумать, что я тиран… и что тебе очень плохо у меня.
– Княгиня, верьте, – ответила стражниковна, – что я умею ценить вашу милость ко мне, но я так несчастна.
Сапежина пожала плечами.
– А я объявлю тебе хорошую новость, – улыбаясь, прибавила опекунша. – Мать тебе угрожает, что лишит наследства, но, если бы она и хотела это учинить, не сможет, потому что половина состояния принадлежит твоему покойному отцу и от него мать имеет только пожизненно.
Аньела, покраснев, поцеловала ей руку, но её мучило то, что мать так упрекали, что она чуть ли не стыдилась за неё.
Сразу в тот же день она написала Шкларской, умоляла её с ней увидиться. На это письмо она долго ждала ответа, и он совсем не пришёл, но приятельница на вызов приехала сама. Ей не ставили препятствий в доступе к Аньели, которая от нервного раздражения приветствовала её со слезами.
– Моя дорогая подруга, – произнесла она при входе, – ты знаешь всю эту мою несчастную историю. Мать пригрозила мне лишением наследства. Это уже разнеслось по свету. Не скажу, чтобы мне было приятно ходить с этим пятном плохого ребёнка на лице, как будто собственная мать оттолкнула, но не одну меня после этой оказии ждёт позор. Люди стали ковыряться в бумагах и нашли, что мать не имеет на это права, потому что половина состояния принадлежит отцу. Поэтому мать упрекают, что она хочет обмануть людей и своего ребёнка.
Шкларская вскочила со стула. Закрыла глаза.
– Даю тебе слово, что я об этом не знала, – воскликнула она, – материнское сердце желает тебе добра, хочет твоего счастья,
