Последние саксонцы - Юзеф Игнаций Крашевский
– Стражникова, благодетельница, не делайте этого, смилуйтесь. Я надеюсь на Бога, что всё изменится. Панна Аньела с гетмановой вместе ездят в Белосток и там просиживают; я также у гетмана и генерала Мокроновского имею расположение, поеду и я. Буду на зло Толочко присаживаться к девушке… что-то мне говорит, что я справлюсь.
Коишевская не отговаривала его от этого предприятия, оставила ему свободу поступить, как хотел, и Буйвид, одетый по-польски, но чрезвычайно элегантно, однажды вечером появился в покоях, именно тогда, когда днём раньше прибывшая княгиня Сапежина выступала с Аньелой.
Девушка немного испугалась, но полностью отваги не потеряла, и когда Погорельский староста подошёл к ней с комплиментом, она важно с ним поздоровалась.
– Я очень счастлив, что встретил тут панну стражниковну, – сказал Буйвид, – я как раз беспокоился о том, где вас искать, чтобы просить прощения.
– За что? – спросила удивлённая девушка.
– За то, что я так позорно порезал вашего жениха, потому что всему свету известно, что пани гетманова выдаёт вас за Толочко. Я в том невиноват, он сам полез мне в глаза и искал шишек. Он меня тоже рубанул в плечо, так что в течение нескольких недель я должен был держать цирюльника и обкладываться пластырями. Моё плечо сраслось, но в том, что у него отрастут пальцы, сомниваюсь. Чтобы служить вам, он должен стать левшой.
Панна Аньела слушала с опущенными глазами. Буйвид дурачился, шутил и, как если бы жалости к ней не имел, был угождающим. Однако при первой возможности, когда пан староста намекнул о браке, девушка ему открыто объявила, что имеет неизменное решение отдать руку Толочко.
– Только старайтесь сначала помириться с матерью, потому что она сильно обижена и задета; говорит, что хочет удочерить маленькую Скринскую и всё отдать ей, а так напрасно потерять такое красивое существо будет пани неприятно, а ещё больше даст почувствовать ротмистру, потому что он особенно много не имеет.
Новость об этом немного встревожила панну Аньелу и она не имела ничего более срочного, как исповедаться в ней тут же гетмановой. Той уже постоянно заниматься Аньелой надоело, она довольно кисло отправила её тем, что слушает нелепые слухи, что Коишевская, верно, этого даже не смогла бы сделать. Хотя она заверила в этом Аньелу, сама, однако, гетманова была не уверена, может ли та исполнить угрозу, или нет. В этот же день она отвела в сторону одного из законников, которых тогда и в Белостоке, и везде хватало, и изложила ему ситуацию.
Юрист покачал головой.
– Это может быть и может не быть, потому что княгиня благодетельница est modus in rebus, но пусть из ада не вылезет, кто такую мысль подаст. Если бы законно это не сделалось, мать имеет тысячи способов лишить дочь наследства. Это хлопотное дело и лучше искать примирения, чем допускать такую крайность.
Ответ застрял в голове княгини. Буйвид, два дня пробыв на Белостоцком дворе, выехал и, как бы играли в догонялки с Толочко, на следующий день из Несвижа приехал ротмистр с рапортом, довольно приятным для гетмановой. Выслушав его, Сапежина вздохнула.
– Мне досадно, что не могу тебя отблагодарить равно хорошей новостью, – сказала она. – Быть может, что Буйвид лжёт, но объявил Аньели, что её мать, разгневанная на неё, вздумала удочерить какую-то маленькую Скринскую, а её лишить наследства. О деньгах у тебя не идёт речь, – добавила она, – но грустная вещь – брать девушку, которая младше, нуждающуюся во многом, а за ней ничего.
Ротмистр заикнулся, хотел что-то говорить, во рту его пересохло.
Холодный пот выступил на лбу.
– Верно, – сказал он, – верно то, что я на деньгах особенно не настаиваю, княгиня, но человек не живёт воздухом… грустная вещь – потерять такое наследство.
– Ха! У тебя есть ещё время подумать, – прибавила княгиня, – можешь отступить.
У ротмистра сжалось в груди сердце, если бы мог, заплакал.
– Последняя надежда на счастье в жизни, – говорил он про себя, – разве я мог бы от неё отречься из-за жалких денег! Никогда на свете. Пожалуй, если бы меня только сама девушка прогнала, но она этого не сделает. Счастье может к нам пожаловать. Мать не будет так жестока.
Приветствуя потом панну Аньелу, он сделал очень радостную физиономию. Она, неспокойная, едва обменявшись с ним несколькими словами, спросила его, знает ли он, с какой новостью приехал сюда Буйвид.
Толочко объявил, что ни о чём не знал. Панна Аньела рассказала ему, что он привёз. Ротмистр слушал, качая головой.
– Как же вы, панна стражниковна, не догадались, что его выслали сюда специально, потому что это есть ни что иное как запугивание вас и меня. То, что меня заденет, я себе этого ни во что не ставлю. Захочет пани стражникова лишить наследства, воля её, я на приданое и деньги не охотился… а даст Бог жизнь, найдём, чем поддерживаться и без наследства. У вас может и не быть ни одной рубашки, всё равно божеством для меня будете.
Это заявление насчёт рубашки вызвало румянец на лице девушки, которой Толочко поцеловал румяную (не слишком уже белую), пухлую ручку с короткими пальчиками, добавив:
– Очевидно, что это новый способ разорвать эту связь, которая есть единственной целью в моей жизни. Будьте спокойный, панна Анна. Нечего бояться.
Между тем Толочко какое-то время отдыхал в Белостоке, наряду с другими стараясь так балансировать между пани гетмановой Браницкой и паном гетманом, чтобы каждому из супругов могло казаться, что ему предан. Все приятели дома, то есть отличной и весёлой жизни в резиденции гетмана, прекрасно видели, какими были отношения между гетманом и женой, живущих друг с другом, вместе, но точно совсем не знали друг друга.
Гетман с французской любезностью приходил пожелать жене доброго дня, спросить, как спала, и узнать, какие у неё будут приказы. Потом день по обоюдному согласию проходил в Белостоке, в Хороши, в путешествиях, а гетмана и саму пани окружали друзья, делившиеся на два лагеря, хотя на первый взгляд один был более внушительный.
Гетман днём редко приближался к жене, она к нему – никогда. Посредником, который в случае необходимости служил мужу и жене, был генерал Мокроновский, о котором знали, что любил гетманову, и догадывались, что получил также её сердце. Для гетмана это не было тайной, но он не хотел этого видеть. Мокроновский был ему нужен. Она была к генералу внешне холодна, сурова, равнодушна, что его ни в коей мере не отталкивало.
Остроумный, весёлый, любезный Мокроновский был
