Последние саксонцы - Юзеф Игнаций Крашевский
Ротмистр был вынужден избегать расходов из собственного кошелька, а они были немаленькие. Ни у одного подобные расходы всю субстанцию съели.
В этот день, почти не давая ему отдохнуть, княгиня выслала его по своим делам. Толочко не из нужды, но для масштаба, чтобы не делать стыда гетману, должен был тянуть за собой громады людей и коней. Редко выпадал день, когда он не был вынужден принимать, кормить и поить, а то, что он сам наелся горечи, это не считалось. Долги росли, и это уже ростовщикам.
Чтобы их заплатить, он должен был рассчитывать на приданое дочери стражниковой, потому что рассчитывать, что за него заплатит гетманова, нечего было и думать.
Гетманова в то время вела одну из тех интриг, которыми пыталась значительно подорвать силы воеводу Виленского, на его вместо выдвигая гетмана Массальского. В то время всеобщим убеждением было то, что отец Массальский и его сын, епископ Виленский, стояли одинаково против Радзивилла, держась с князем канцлером Чарторыйским.
Только посвящённые, как хитрая княгиня, знали, что гетман имел глубокое предубеждение к канцлеру за то, что он благоприятствовал Огинскому и вёл его к Виленскому воеводству, что мог оказать сопротивление канцлеру… и его можно было использовать для примирения как посредника, а Радзивилла оставить в стороне.
Княгиня хотела дать гетману Массальскому роль медиатора и примирителя со двром, оставляя Радзивилла.
В это втянули и придворного маршалка Мнишка, и много иных особ, а так как гетманова сама не хотела слишком показываться, собирались не в Высоком, а в Белостоке. Нужно было постоянно туда посылать курьера, постоянно ездить, а поскольку она не хотела бросить Аньелу, потому что боялась, как бы в её отсутствие девушку не забрала мать, возила её с собой. Бросалось в глаза то, что в Белостоке стражниковна всегда была здорова, а в Высоком постоянно больной.
Сперва устроить обручение, затем свадьбу, или сразу обвенчать с Толочко становилось неосуществимым. Нужно было найти священника, который бы без позволения матери благословил молодожёнов.
Между тем с ксендзем-каноником пробощем в Высоком гетманова была в очень натянутых отношениях. Привыкшая распоряжаться домочадцами, которых женила, согласно своей фантазии, ни о чём не спрашивая, княгиня много раз имела неприятные столкновения. Каноник был суровым и в делах, касающихся церкви, отстаивал право, ничем не давая себя сломить.
Толочко, посланный, чтобы с ним договориться, нашёл брак без матери и её согласия невозможным. Просить и умолять было бесполезно. Даже сама гетманова уже с ним об этом говорить не хотела. Но на её счастье, тогдашнее духовенство, под влиянием времени, всё было разделено на два больших лагеря. Одни, видя, что костёлу угрожают преследования, искали защиту в суровости, и строже, чем когда-либо, придерживались не только духа закона, но буквы и формы.
С теми ни о каких уступках речи быть не могло. Другие были того убеждения, что снисходительностью, продвинутой до последних границ, приобретут костёлу сторонников. Те презирали церковные права, каноны и даже терпели открытый грех.
Ксендз-каноник находил свадьбу без матери чудовищной, но другой более свободно мыслящий капеллан мог обвенчать, не оглядываясь на формальности. Княгиня того другого легко могла найти. Им был проживающий в Белостоке священник-француз de la Branche, который уже несколько раз имел неприятные стычки с нунциатурой, но, несмотря на это, венчал за пятьдесят червонных злотых, как баранка за грош.
Каноник-француз объяснил, что все предписания, касающиеся браков, были выдуманы позже, и что паре, которая хотела, чтобы её благословили, капеллан не мог отказать в благословении.
В одной из своих экспедиций в Белосток княгиня в покоях встретилась с каноником, который был большим франтом и поклонником увядшей, но чрезвычайно старательно освежённой красоты пани княгини.
– Каноник, – воскликнула она, хватая его по дороге, – я искала тебя, скучала по тебе, хочу тебя просить об одной милости.
– Княгиня, – выкрикнул француз, – для меня это будет милость, если позволите мне в чём-нибудь послужить вам.
– Под моей опекой двое людей, которые любят друг друга, – продолжала она, – хотят соединиться, хотят поклясться друг другу в любви, но варварская мать стоит для них преградой. Ты их обвенчаешь.
– С превиликим удовольствием, с удовольствием, – ответил француз, – хотя бы меня Loci ordinarius посадил на ритрит.
– Но до этого не дойдёт, мать после брака даст себя убедить.
– Я к вашим приказам! – прибавил каноник.
– У меня есть ваше слово? – спросила княгиня с улыбкой.
– Самое торжественное, – подтвердил каноник. – Христос запретил клясться ненависти, но клятву любви утверждать велел. Могу узнать, кого буду благословлять?
– А! Это особы, принадлежащие к нашему двору, – ответила неохотно княгиня. – Jeus obscurz, большого шума из этого не будет.
– Молодые? – спросил каноник.
– Она молода, он человек зрелый, – говорила гетманова.
После обмена с обеих сторон комплиментами, разговор окончился. Каноник только обеспечил себе, что одна из особ, которых он хотел обвенчать, поселилась в приходе Белостока.
Таким образом, успокоившись, гетманова при первом свидании с Толочко умела это так легко выбитое обещание выставить ему как полученное с величайшим трудом и обеспечить себе за это непомерную благодарность.
– Видишь, ротмистр, – докончила она, – что я для тебя жертвую собой, что не забываю о тебе.
Было это отличным вступлением к новым требованиям от Толочко, который должен был за это поехать шпионить за князем-воеводой и узнать, кто ему помогал и им управлял. Поведение Радзивилла выдавало умную голову и человека опытного, а гетманова не считала, что воевода был одарён этими качествами.
Чем больше в результате своего невыносимого темперамента он совершал проделок, тем больше Сапежина этому радовалась. Также старалась мужа держать вдалеке от него, потому что знала, что примирение было бы вредно для её интересов.
Вместо того, чтобы собраться на совещание в Высоком, собирались в Белостоке. Это в любом случае было более удобно и менее дорого.
Панна Аньела, в течение какого-то времени не получая от матери ни весточки, ни уговоров, лелеяла надежду, что она перестала упираться… и что её легко убедить.
Однако вышло совсем иначе, чем она себе представляла. Буйвид исцелился от своей раны довольно быстро, так что даже руку уже на перевязи не носил, только она ещё его беспокоила и одеваться было трудно. Но парень был здоровый и сильный, на боль не обращал внимание, и как только смог надеть кунтуш, поехал к стражниковой на разведку.
Коишевская приняла его радостно, но на вопрос о дочке, ответила, что
