Должники - Татьяна Лунина
Одни обходили ее с улыбкой, некоторые даже одобрительно подмигивали, шевеля при этом губами, по которым легко прочитывалось «поздравляю». Другие – приклеившись взглядом к полу, с опаской, будто огибали змею. Хоменко шла прямо, с высоко поднятой головой и ненавидящими глазами. Наконец, кабинет опустел.
-- Вы не могли бы пересесть ближе? Кажется, я здесь еще никого не кусал, -- улыбнулся главврач. – И не думаю, что вы станете первой, -- Тоня молча опустилась на другой стул. – Ваш муж служит в Афганистане? – огорошил главврач внезапным вопросом.
-- Простите, Анатолий Федорович, но если вы хотите поговорить о моем муже, я лучше пойду. Тем более, что у меня теперь больше ответственности и работы.
-- А вы колючка… Просто, я собирался сказать, что, наверное, трудно женщине одной воспитывать сына. Меня ведь мать тоже воспитывала одна. Отец погиб в сорок пятом, через несколько дней после победы, в Чехословакии. Никогда не были в Праге?
-- Нет.
-- А я был. Красивый город. Очень…, -- доверительный тон, говорящие паузы, как в театре, подчеркнуто дружеский взгляд – главврач явно напрашивался на ответную откровенность. – А скажите-ка, Тоня… Ничего, что я к вам обращаюсь по имени?
-- Лучше с отчеством.
-- Понял… А признайтесь, Антонина Романовна, вы рады?
-- Чему?
-- Мне всегда казалось, что старшим быть гораздо приятнее, чем рядовым. Разве нет?
-- Не уверена.
-- Не уверен, что вы не лукавите. Повышение всегда приятно. Статус выше, оклад больше. Значит больше самоуважения и возможностей себя баловать.
-- Не думаю, что самоуважение зависит от размера оклада. Кроме того, если человек получает повышение благодаря старательности и добросовестности, как вы только что говорили, вряд ли он станет тратить разницу в зарплате на баловство.
Главврач внимательно выслушал пространный ответ, наклонился вперед и, не спуская глаз с неблагодарной гордячки, тихо сказал, путая вопрос с утверждением.
-- Я вам неприятен, Тоня. Почему? – негромкий расстроенный голос выдавал не мужчину, привыкшего всегда находиться в центре внимания, но брошенного ребенка, впервые столкнувшегося с несправедливостью взрослого мира. Отвечать на эту нелепую путаницу не имело смысла. Она поднялась со стула. – Нет, подождите! – в мгновение ока Анатолий Федорович оказался рядом. – Не уходите! Просто выслушайте меня… -- и неожиданно замолчал, точно не мог найти слов, соскользнувших вдруг с языка не в речь, а в долгую паузу. Потом ухватил за согласную короткое первое – всплывшее, потянувшее за собой остальные. – Вы не поверите, Тоня, мальчишкой я до чертиков увлекался сказками. Глотал одну за другой, как алкаш – водку: до дрожи. Другие пацаны хватались за книжки про войну, бандитов, шпионов, некоторые даже про любовь воровали с родительских полок. А я запоем читал сказки. Втихомолку, не дай Бог проболтаться. Узнают ведь – засмеют. Стыдно признаться, до девятого класса остановиться не мог. А в девятом влюбился и…
-- Анатолий Федорович, -- она попыталась шагнуть назад, -- извините, но мне, действительно, надо идти.
Он схватил ее за руку. Всплывшие слова хлынули потоком, грозя затопить их обоих.
-- Но одну я знал почти наизусть – «Волшебник изумрудного города». На волшебника мне было начхать, я обалдевал от Железного дровосека! Он хотел иметь настоящее человеческое сердце, представляете? Сам из железа, а сердце, дурило, хотел, как у человека! Ради этого он прошел долгий путь и перенес много такого, перед чем любому другому сломаться, как плюнуть. А когда добрался до цели, оказалось, что сердце-то у него есть! Просто чудак об этом не знал, пока… пока не понял, что любит… -- любитель сказок снова запнулся, но пауза на этот раз вышла короткой, похоже, в выуживании слов у «рыбака» появилась сноровка. – Я не из железа, Тоня. И, наверно, не умею любить. Но, черт побери, почему в таком случае вы все время топчетесь в моей голове?! Каждый день, каждый час, скоро счет пойдет на минуты! Ответьте мне, почему? – он стоял так близко, что в
потемневших зрачках можно было увидеть свое отражение. Большой. Умный. Интересный. Ничего не понимающий или понимающий все. Ненадежный. – Помоги мне, -- жаром дохнул в ухо. – Я тоже хочу иметь сердце, -- горячие ладони осторожно скользнули по ее спине, а губы властно приникли к губам.
Звонкий звук пощечины совпал с парой громких хлопков.
-- Браво! Наконец-то хоть одна влепила тебе приличную оплеуху, мой дорогой, -- в дверном проеме стояла хорошо одетая, стройная, высокая брюнетка лет сорока и аплодировала незадачливой паре, как актерам – на удачной премьере. Из-за ее плеча выглядывала бывшая одноклассница -- заурядное личико с подведенными узкими глазками красила торжествующая улыбка.
Утром главный врач подписал заявление об увольнении по собственному желанию. Ареновой Антонине Романовне оставалось получить расчет и трудовую книжку.
Глава 10
План экс-подруги на грандиозный скандал провалился. Никто не был выставлен на посмешище, никого не освистали, не осудили публично, не заклеймили позором. Заявление об увольнении по собственному желанию главный врач подписал молча, не поднимая глаз, бросив лишь напоследок в спину негромкое «Удачи вам, Тоня». Регистратор с музыкальным слухом уловила в короткой фразе нотки раскаяния и стыда. Впрочем, теперь эти запоздалые ноты изменить ничего не могли. Через неделю, получив в кассе расчет, она сошла со ступенек, не оглянувшись на дверь. И оказалась на улице. Шумной, залитой солнцем, весенней. Обгоняли друг друга машины, по обочине лихо крутил педали велосипеда рыжий подросток в бейсболке, свысока поглядывая на любителей быть упакованными в металл, трусила через дорогу бабулька с авоськой, пропорхнула, обдав ароматом духов, пара щебетавших девчонок. Жизнь деловито катилась в завтрашний день, ей не было дела до неудачницы, попадавшей в различные передряги. Одиночки, которую против воли вынуждали быть сильной те, кто по праву собственной беспощадной силы ломали чужие судьбы,
