Убитый, но живой - Александр Николаевич Цуканов
– Развитие экономических связей между Советским Союзом и Бельгией способствует оздоровлению международной обстановки в Европе, не правда ли? И мы надеемся, что дальнейшее…
– Я коммерсант, а не политик, – торопливо перебил Андре. – Поэтому уверен: развитие возможно лишь при честном партнерстве с вашей стороны.
– О да! Я слыхал, как вы расправились с министром, – хохотнул неожиданно басом секретарь. – Мы поправим положение, уверяю вас, дорогой господин Малявт. – Секретарь сказал это с кокетливой доверительностью, которая не вязалась с затвердевшим в официальной угрюмости лицом, лицом чиновника как минимум с сорокалетним стажем.
Один за другим, будто сговорившись, вставали мужчины в черных костюмах и с черными галстуками, говорили, как важно развивать связи с фирмой «Ноушварц», хвалили электронные системы.
– Чем вы дублируете возможные сбои, неучтенные аварийные ситуации? – спросил Малявт у рослого большеголового человека в штатском, настолько нештатского, что хотелось заглянуть под стол, не торчат ли там хромовые сапоги.
– Я в общем-то не электронщик, не готов сразу ответить.
Другой специалист, давая пояснения, заглядывал в бумажку, путался.
«Это откровенный театр, потемкинская деревня, но только не консультативный совет», – подумал Андре Малявт, оглядывая собравшихся. Неожиданно поднялся мужчина, сидевший почти у самой двери, в новом необмятом костюме, с косо подвешенным лопатообразным галстуком, настолько аляповато-ярким, будто им подтирали картины экспрессионистов. Он прокашлялся в кулак и, глядя поверх голов, глуховато начал:
– Мы у себя в Кинеле дублируем, значит, эти «уремиксы» аппаратом, разработанным куйбышевским институтом. Системы легко адаптируются к нашим условиям. Дисплей вот разве что бледноват. Да еще, значит, приходится запараллеливать блок регенерации ультразвуковых колебаний…
Гюнтер Фриш забросал его вопросами, и на все тот отвечал толково, доходчиво, будто являлся разработчиком электронных систем. Эксплуатационник не походил на клоуна, невзирая на сбившийся яркий галстук, и они стали с нарочитым удивлением хвалить советского инженера, не подозревая, что работягу с двухсотрублевым окладом сорвали прямо с наладки и он перед отъездом купил новый росшвейпромовский костюм за сто три рубля. «Как же, раз в Совет Министров вызывают! В старом неудобно…» Жена ему поддакивала, говорила: «Езжай, не беспокойся. Да посмотри там в Москве, в “Детском мире”, костюмчиков спортивных… Знаешь, бывают такие толстые, с начесом, по восемнадцать рублей. И уж не напивайся там, Федя!..»
Как не знали и не представляли они, что за одну лишь шутливо произнесенную Малявтом фразу: «Я предложил бы вам место консультанта», – измытарят вопросами куйбышевского наладчика Федора Сергеевича.
Перед отъездом из Брюсселя в приватном разговоре председатель совета директоров Ингрид Шварц порекомендовал не спешить с решением, потому что, по оценкам экспертов, в России все отрасли связаны с военно-промышленным комплексом. Тут либо полностью отказываться, либо находить компромисс, но не в ущерб общественному мнению. Поэтому, когда в кабинете зампреда остались человек пять-шесть, Андре Малявт дал понять, что дело идет к полному разрыву отношений, и ему, без ссылок на разные ведомства, пообещали показать работу систем на Октябрьской и Куйбышевской железных дорогах. Но не раньше, чем через неделю.
– Пока вы можете побывать в Киеве, Ленинграде. Мы организуем интереснейшую программу. Вот товарищ Мамонтов, – зампред кивком показал на мужчину, – все уладит с документами, билетами.
– Я согласен. Но одно условие: мне позволят побывать в Уфе и Калуге, и без культурных программ.
Жидковолосый секретарь стал убеждать, что это заштатные городки, смотреть там нечего, что лучше бы…
Он слушал и пытался вспомнить забытое выражение: «Нести чушь. Бред… Ах да! Плести околесицу». Он обрадовался, что не забыл, ведь так говаривала калужская тетушка.
В уфимском аэропорту Андре Малявта встречали прямо на летном поле. Поблизости стояли две черные «Волги». Его тискали, обхлопывали, обнимали, передавая из рук в руки, а он не мог понять, зачем. И вовсе обескуражили, когда встречавший подал в бумажку с крупно набранным заголовком: «Программа пребывания бельгийского коммерсанта Андре Малявта в городе Уфе с 14 по 17 сентября».
– Я что, должен это выполнять?!
– А как же! Все подготовлено. В двенадцать часов – возложение венков к памятнику Ленина. После обеда – встреча с рабочими завода «Электросталь», вечером – концерт и банкет. А завтра – поездка в колхоз «Коммунар», прогулка на глиссере, – пояснял улыбчивый пухлощекий мужчина. Его распирало от радости, от предвкушения предстоящих фуршетов, выпивок.
Мидовский сопровождающий сидел рядом с непроницаемым лицом, Андре сообразил, что помощи от него не дождаться, и ему представилось, что он вляпался в грязную вонючую лужу.
– Прошу вас, остановите машину.
Андре вылез и пошел вперед по обочине, а в обеих машинах косили вбок глаза, полагая, что иностранец вышел по малой нужде. Когда увидели, что он голосует проходящим машинам, выскочили все разом.
– Господин Малявт!.. Что случилось? Почему?
– Я разве здесь под арестом?!
– Нет! Что вы! Нет, нет…
– А это? – Он потряс в воздухе программой пребывания. – Я приехал сюда как частное лицо. У меня разрешение Совета Министров. Я вынужден позвонить в посольство!
– Что вы, уважаемый наш! – выдвинулся вперед кучерявый крепыш, завотделом обкома КПСС по работе с иностранцами. – Мы хотели как лучше. А нет, так и суда нет. Воля ваша. Вы лишь должны загодя предупреждать, куда собираетесь ехать, с кем встречаетесь, – пояснял мужчина мягко, с улыбкой, но голос его позванивал от едва сдерживаемого гнева. – Такой у нас порядок. Да! Не обессудьте.
Все, больше ничего не отвоевать – это Андре Малявт сообразил.
В тот сентябрьский день Анна Малявина привычно гнулась над матрицей, как гнулась над ней вчера и позавчера.
Левой рукой она выдергивала отпрессованную деталь, правой брала новую из бункера-накопителя, вставляла в гнездо и тут же давила ногой на педаль привода. Две тысячи четыреста раз пресс устрашающе гукал, обжимка сновала вверх-вниз по станине две тысячи четыреста раз. Детали перетекали из одного бункера-накопителя в другой две тысячи четыреста раз, чтоб выжать за смену восемь с полтиной, если хватит сил, если не остановится заготовительный, если…
Руки двигались автоматически, глаза фиксировали «можно-нельзя», а она размышляла о сыне, которому хотела купить с зарплаты меховую шапку. А себе – суконные боты на замке. «Дешево и сердито», как говорит сын. «Ладно, уголь успела привезти, теперь бы стаскать в выходные, да вновь по заводу приказ: красная суббота, вторая в этом месяце…»
Оставалось полчаса до обеда. Анна прикидывала, кто из молодых станочниц метнется занимать очередь в столовой, чтобы рядом пристроиться. И вдруг мастер: дуй, мол, Малявина, срочно к начальнику цеха. Сердце так и зачастило, и первая мысль: не сокращение ли какое-нибудь? Ей пригрозили зимой «за строптивость».
Начальник прессово-штамповочного, полуобернувшись на ее «здрасьте»,
