Клара Фехер - Море
У Агнеш сразу стало так легко на душе, будто ей больше не грозила никакая опасность. Казалось, даже деревья на проспекте Вильгельма, и те приветливо махали ей ветками.
На углу улицы только что открылся молочный павильон. Но у Агнеш не было при себе карточки, и поэтому она купила пачку кекса и с хрустом съела его. В лучах утреннего солнца она пошла дальше, размахивая портфелем и напевая про себя на мотив «Пасторали»:
«Я спаслась, я спаслась, я спа-сла-сь…»
Но вот Агнеш вздрогнула — рядом, грохоча сапогами, прошли два вооруженных немца. «Какая же я свинья, какая же самоуверенная свинья! Вместо тою чтобы молиться…»
Оказавшись на проспекте Карой, она впервые подумала о новых трудностях. Ведь крестная ходит на склад не одна. Более того, на чем основана надежда, что мать вообще пойдет туда сегодня? Зато вполне очевидно, что ей придется столкнуться с нилашистским кладовщиком Томани или бухгалтером Марьяи. которые обязательно пристанут к ней с расспросами, что она ищет на складе, почему не вышла на работу. И, если комендатура ее разыскивает, они наверняка выдадут. Надо действовать осторожно, очень осторожно!
По Музейному кольцу Агнеш добралась до университета. Через открытую калитку она вошла в сад и остановилась возле Аистовой крепости. Сколько раз приходилось ей бывать здесь, сколько раз она посматривала с тоской на счастливчиков, которые, вместо того чтобы ходить в контору, смогут еще пять-шесть лет учиться, познавать историю искусств, философию, медицину.
Сад стоял в полной летней красе, и Агнеш трудно было расстаться с ним. Она снова и снова доходила до улицы Трефорта и возвращалась обратно, пока наконец не посмотрела на часы. Половина девятого, надо отправляться.
Агнеш опять устремилась к проспекту Карой. На углу проспекта Ракоци, у остановки трамвая, стоял продавец газет и во всю глотку выкрикивал:
— Нашествие! Нашествие! Сегодня на рассвете американцы высадились на берегу Шербурга…
Но люди газет не покупали. Кое-кто, покраснев как вареный рак, отворачивался в сторону. Другие, как бы случайно, проходили мимо маленького продавца газет, бегло прочитывали сообщение, напечатанное крупным шрифтом, но газету так и не покупали. Кто знает, чем дышит стоящий рядом сосед.
Агнеш сунула было руку в карман, чтобы достать двадцать филлеров, но тут же передумала. Нет, теперь ей нельзя поступать опрометчиво. Чего доброго, подойдет сыщик и скажет, что он видел, как она улыбалась: стало быть, радуется нашествию.
Она поспешно перешла мостовую, но от волнения у нее громко билось сердце. «Высадились, высадились, высадились!.. Тибор был прав, пройдет несколько дней, а может быть, всего несколько часов, и войне конец».
Агнеш остановилась перед домом на проспекте Карой и, опасаясь встретиться со знакомыми, внимательно посмотрела вокруг. Никого не было. Она вошла во двор. Дверь склада была распахнута. Восемь или десять грузчиков шныряли взад и вперед, перетаскивая ящики и большие тюки кож.
Оставалось одно — незаметно прошмыгнуть в дом следом за рабочими! Рядом с туалетной находится маленькая кладовая, нечто вроде чулана. Гам она спрячется и потом, когда никого вблизи не будет, попытается разыскать крестную.
В доме было много квартир, мастерских, контор. Поэтому Агнеш без особого риска быстро поднялась по лестнице, и, хотя никто на нее не обратил внимания, ей казалось, будто ноги прилипают к ступенькам и их приходится с силой отрывать и высоко поднимать при каждом шаге.
Сновавшие туда-сюда совершенно незнакомые люди даже не посмотрели на девушку, когда та вошла в кладовую. Этот чуланчик ей хорошо запомнился. В увитой паутиной, пыльной каморке валялись дырявые мешки, старые кульки, поломанные ящики, пустые бутылки. Здесь царило полное запустение.
Агнеш разостлала на полу мешок, который показался ей чище других, и устало села на него.
По соседству, в туалетной комнате, из крана капля за каплей текла вода. Кап-кап-кап — пять, сто, тысячу раз подряд! Можно сойти с ума. А она в ожидании неизвестно чего продолжает сидеть на мешке, облокотившись на коленки. Ужасно хотелось есть. После съеденного кекса ее одолевала жажда, и, хотя кран был от нее в двух шагах, она все же не решалась сходить выпить воды. «Как-нибудь потерплю еще».
Стрелка часов ползла бесконечно медленно. А что, если крестная сегодня вовсе не придет или не удастся поговорить с ней с глазу на глаз? Тогда разумнее всего спрятаться и, дождавшись ухода грузчиков, вызвать ее по телефону и попросить, чтоб она вечером пришла к ней.
Было без четверти четыре, когда скрипнула дверь туалетной комнаты. Боже мой, а вдруг понадобятся мешки и рабочие зайдут сюда? Но нет! Она слышала, как кто-то, весело насвистывая, открыл кран и принялся шумно мыться.
— Пишта, подожди, — послышался голос из туалетной. — Не заприте как-нибудь и меня, я вовсе не желаю здесь торчать.
Наконец человек ушел. Какую-то минуту длилась тишина. Затем снова послышались шаги, скрип, что-то громко щелкнуло. Это, наверное, заперли большую дверь. Разговаривали одни мужчины. Значит, крестная так и не приходила.
Надо подождать еще немного. В теплой каморке царил полумрак, глаза девушки сомкнулись, и она забылась в глубоком тяжелом сне.
В плену
«Где я?»
Ответа не последовало. Конечности отяжелели, Агнеш не могла пошевельнуть ногой от усталости. От пыльных мешков исходил дурной запах. Агнеш с трудом вспомнила: она спряталась здесь вчера. Вчера? Ведь утро еще не наступило. Она протянула руку к выключателю, но тут же спохватилась. Чего доброго, кто-нибудь заметит свет в запертом помещении и подумает, что на склад забрались воры.
Пошарив перед собой руками, девушка встала на ноги. Сколько же сейчас времени? Вот дверь… Агнеш хватается за ручку, входит в туалетную и словно окунается в непроглядную темноту. Из крана по-прежнему однообразно каплет вода: кап-кап-кап. Или, может быть, это у нее так громко бьется сердце?
Мало-помалу Агнеш стала ориентироваться. Это, разумеется, переднее помещение, отсюда дверь ведет в кожевенный склад, с этой стороны — комнаты, заваленные мехами, здесь вот — дверь в контору. Не спеша подошла она к открытой двери и тут только стала кое-что различать: через огромное матовое стекло то и дело прорывался свет автомобильных фар и шарящих по небу прожекторов. Было десять часов вечера. Она подошла к телефону, подняла трубку. Тщетно было ждать гудка. Телефон не работал. Тем не менее Агнеш не положила трубку, а села к столу. Глаза ее постепенно привыкли к темноте. Вот она уже разглядела большой шкаф с документами, раздвижную дверь, ведущую в соседний, мануфактурный отдел. Телефон все еще безмолвствовал, выводя бедную девушку из терпения. Она пробовала дуть в трубку, набирать номер, стучать по рычагу. Телефон молчал. Решив попытать счастья позднее, Агнеш встала, положила телефонную трубку и осторожно вошла в мануфактурный отдел. Просторный зал с большими стеклянными окнами был довольно хорошо освещен и казался ей в полумраке каким-то огромным, страшным, враждебным. Удивительно, а она помнила его совсем не таким. Агнеш обошла все это помещение, никак не понимая, почему оно казалось ей таким странным. Снова сверкнули фары машин. Ага! Оказывается, склад пуст. Конечно! Из него вывезли все товары. Охваченная тревогой, она торопливо обследовала соседние помещения. Здесь всегда хранились седла, подпруги, сбруя, сапоги. А теперь, кроме пустых полок да соломы и оберточной бумаги, на полу ничего не было. Даже столы вывезены. Что здесь произошло?
Позабыв об осторожности, Агнеш перебегала из одного помещения в другое. Не было видно ни кож, ни бочек с дубильными материалами, ни мехов — ничего. Снова подбежала к телефону! Но телефон не отвечал. Уже одиннадцать часов, и его, наверное, выключили.
Девушка в ужасе выбежала в переднее помещение. Вот дверь туалетной, а вот и массивная дверь с решеткой. Теперь уже совершенно отчетливо было видно с наружной стороны решетку и огромный замок.
«Я в заточении!» — мелькнула у нее мысль.
Опять подбежала к телефону. Но гудка все нет. Забыв обо всех других опасностях, она с ужасом стала понимать, что оказалась запертой за железной решеткой в пустом складе.
И вот она в плену.
Кто знает, когда откроют этот склад. Может быть, все вывезли на запад и до конца войны сюда никто не придет. Телефон не работает, выхода нет, разве только выброситься с верхнего этажа на улицу?..
Будет сиять солнце или бушевать гроза — ей все равно. Придет день или наступит ночь — ничто от этого не изменится. Теперь ей придется остаться здесь. Заболеет она, будет ранена осколком или, может быть, зажигательная бомба упадет на здание — все равно спасения нет, положение безвыходное.
Как долго можно прожить без пищи? Две недели? Три? А потом? Разве постучать в дверь, чтобы услышал дворник и выпустил ее? Но куда же ей потом идти? Или переждать день? А вдруг крестная придет? Или завтра заработает телефон? Все равно до завтрашнего утра она не в силах что-либо сделать. Уже за полночь, надо лечь и попытаться уснуть.
