Клара Фехер - Море
Вспомнились строки из Мадача: «Все живое в равной мере живет долго, будь то столетнее дерево или однодневная букашка. Все ощущает, радуется, любит и погибает, когда дни сочтены и желания исполнены… Не тревожься, ты тоже выполнишь свое предназначенье…» Насколько иначе воспринимается «Трагедия» сейчас по сравнению с тем, когда они, четырнадцатилетние девчонки, изучали ее в школе.
«Не тревожься, ты тоже выполнишь свое предназначенье…» Но в чем мое предназначенье? Неужто я обречена на то, чтобы размышлять здесь о жизни и смерти? Ведь от этого можно сойти с ума.
Нет, надо поступать иначе. Я повторю про себя все, что когда-либо учила наизусть: первую песню «Толди», «Призыв», пункты Золотой Буллы, спряжение глаголов «être» и «avoir»[25], вспомню обо всем, что произошло со мной по сей день, так, будто все это я рассказываю Тибору. Не желаю сходить с ума от одиночества и безделья. Надо воскресить в памяти хорошие, веселые стихи, песни Гейне и любовные стихотворения Чоконаи. «Терзаюсь я огнем любви необычайной; тебе лишь исцелить меня, цветочек алый… любовью страстной…» Она запнулась и тут же заулыбалась от радости, что вспомнила третью строфу: «Прелестный блеск очей твоих — как свет зари живой…»
На улице заревели сирены.
Вода
А дни уходят в небытие.
На смену утру приходит вечер, на улице грохочут трамваи, кричат продавцы газет, но ничего нельзя разобрать. Между тем ей очень хочется услышать хоть одну весточку, хоть одно слово, хоть намек на то, где проходит фронт, сколько еще будет продолжаться заточение. Поначалу любая мысль причиняла ей боль: как там родители, что они думают о ней, догадываются ли, что она где-то прячется? Что случилось с Ферко и Карчи? Ищут ли ее из конторы? А что с Тибором, где он скитается сейчас? Агнеш ощущает на сердце лишь томительную тяжесть, она часами просиживает, не двигаясь и даже не замечая, как по лицу ее текут слезы. Перестала думать, живет в каком-то забытьи, из которого ее выводит только страх от рева сирен.
Сегодня она записала в дневнике тридцатый день. Вчера кончился чернослив. Что будет, если кончится все? Впрочем, она и так почти ничего не ест.
Половина десятого утра. Она знает это не по часам, а по биению охваченного ужасом сердца. Подобно тому как зверь предчувствует опасность, так и она чувствует приближение воздушной тревоги. Каждый день дает себе обет не бояться, обещает сегодня быть храброй. Ведь американцы бомбят не город, в нем нет никаких военных объектов… И потом не все ли равно, боится она или нет… Она пытается найти успокоение в молитве, но пока машинально твердит «Отче наш», уши ее улавливают далекий гул, колокольный звон, звуки радио, вой сирен. И действительно, откуда-то издалека сначала доносится какое-то жужжание, как будто приближается туча комаров, затем гул все усиливается и усиливается, пока наконец во всю мощь не начинают реветь сирены, повергая в ужас все живое. Спасайтесь, люди! Дрожат оконные стекла, гудит земля, совсем близко слышится гул самолетов — боже, сжалься, пощади…
Налет длится полтора часа. Полтора часа — это девяносто минут, девяносто минут — пять тысяч четыреста секунд… И каждая секунда — это кошмар. Как все это вынести? И сколько таких налетов еще придется пережить?
Неплохо было бы попить воды.
Во время налета Агнеш не осмеливается ходить по складу. В такую пору в доме воцаряется тишина, все жильцы прячутся в убежище, только дежурные ПВО стоят на своих постах. Они могут услышать даже малейший шорох. Поэтому после отбоя приходится ждать еще несколько минут, пока в доме начнется обычная жизнь.
Как жарко. Прошлым летом она каждый день купалась в бассейне. Ой, как было приятно плавать! Медленно, на цыпочках Агнеш направляется в туалетную. Из крана вода не течет. Что это? Воды нет.
Через полчаса она снова приходит в туалетную. Воды опять нет. Никогда еще ее так не мучила жажда. Во рту пересохло, даже глотать трудно. И бидон стоит пустой! Почему она не подумала о нем раньше!
В пять часов пополудни воды все нет. Вечером — тоже нет, ночью — тоже.
Сколько дней можно прожить без воды? Наверное, с неделю.
В следующий день Агнеш съела ложку варенья. От сладкого, густого варенья жажда мучает еще сильнее. Хоть бы глоток воды остался в бидоне, пусть хоть самой затхлой! Глоток воды! И она ни о чем больше не думает, только о воде. Ей вспоминается источник, свежий, серебристый, прохладный источник на склоне поросшей густым лесом Пренченской горы. Какая-то старая словачка в темно-синем платке, опустившись на колени, пила воду прямо из источника. Вода текла у нее по подбородку. Рядом со старухой, пока она утоляла жажду, лежала палка и корзинка с земляникой. То была сказочная картина. Агнеш, девочка четырех-пяти лет, задыхаясь от волнения, подбежала к словачке и закричала: «Бабушка, не пейте воду из источника, а то превратитесь в козулю».
А если бы она и впрямь могла превратиться в козулю, стать волком, окаменеть, умереть от стакана воды, разве отказалась бы сейчас его выпить?
Два дня Агнеш не пила воды. Теперь через каждые пять минут она бегает к крану. Ждет не дождется, когда наконец зашумит в трубах вода. Иногда ей кажется, будто на конце крана поблескивает капля, но нет. Вода не появляется.
Идя в туалетную, она вдруг услышала странный шум. Что-то щелкнуло. Агнеш отпрянула назад и прислушалась. Тихо. Она собралась было уже сделать шаг вперед, как снова послышался тот же звук. Только теперь девушка поняла, что это за шум. Кто-то старался проникнуть в склад. На дверной решетке пришли в движение замки. Кто это может быть? Что ее ждет? В последнюю минуту она быстро шмыгнула назад в конторку и остановилась за дверью, навалившись на нее всем телом. Может быть, лучше спрятаться за стеллажом? Но могут услышать шаги, и к тому же у нее нет сил отойти от двери. Агнеш забивается в угол, прижимается к стенке, опирается о нее ладонями и ждет. В переднем помещении темно. Вошедшие мужчины ищут выключатель. Сердце у Агнеш так бешено бьется, что она боится, как бы не потерять сознание. Одного мужчину она узнает — это дворник. Другой ей незнаком.
— Ах, да, господин начальник, ведь электричество выключено.
— Спички есть?
— Я и в темноте найду бидон… вот он.
Дворник, не оглядываясь по сторонам, направился к жестяному бидону и сунул в него руку.
— Пустой.
— Я так и думал. Бандюги этакие. Я буду на них жаловаться. А вдруг пожар? Или еще неделю не будет воды? Военное предприятие — и без запасов воды!
— Но ведь склад эвакуирован, — робко заметил дворник, в годовом бюджете которого значительную статью дохода составляли те сто пенге, которые он получал от Кинчешей в день Нового года.
— За ними числится этот склад или нет?
— За ними.
— Вот об этом и речь. А бидон мы конфискуем, — решил строгий начальник. — Отнесите его ко мне на квартиру.
— Слушаюсь, — равнодушно ответил дворник. Минуту назад он тоже подумал было, что неплохо бы прихватить этот бидон и снести его к себе домой. Правда, у них уже было целых четыре бака для стирки, но в последнее время дворником овладела какая-то страсть к стяжательству. В глубине дровяного склада он уже успел припрятать реквизированные в еврейских квартирах гардины, белье, фарфоровую посуду и даже полный комплект оборудования для зубоврачебного кабинета. В субботу вечером пришлось пожертвовать несколько ценных книг в добротном переплете, чтобы согреть воду для ванны.
— Склад совершенно пуст? — поинтересовался начальник и сделал несколько шагов вглубь переднего помещения. Агнеш даже дышать перестала от страха. Она, подобно страусу, закрыла глаза в надежде, что если не будет смотреть, то, может, ее не заметят. Что она станет делать, если они заглянут сюда? Пожалуй, не мешало бы все-таки спрятаться. Куда там, у нее нет никаких сил двигаться.
— Конечно, пустой. Гвоздя — и того не найти. При мне запирали дверь.
— Ну, ладно, пошли. Но черт его знает, что будет с этой проклятой водой. Даже пива не продают.
Мужчины направились к выходу, дворник потащил за собой бидон. Снова закрылась решетка, щелкнули замки. Агнеш подождала немного, затем глубоко вздохнула, перекрестилась и, медленно ступая, осторожно приблизилась к коридорной двери, прижалась лицом к стеклу и попыталась разглядеть, что делается во дворе. До нее временами доносился шум, плакал какой-то мальчик, выслушивая грозные поучения матери. Вот что-то со звоном упало, наверное, тарелка. Где-то истошно выла собака. По ту сторону двери жизнь шла своим чередом, но увидеть ничего не удавалось.
Стало быть, воды нигде нет. Значит, бомба попала в водонапорную станцию или в главный водопровод. Одним словом, правительство обязано принять все меры, чтобы в срочном порядке устранить последствия бомбежки. Да, но что значит «срочно»? В конечном счете населению неделю-другую придется пользоваться кипяченой дунайской водой, и пока не иссякли запасы минеральной воды, вина, пива, соков, молока и имеются свежие фрукты… Но я. сколько я смогу вытерпеть? Разве не лучше было бы, если бы меня обнаружили, отдали в полицию, как дезертира с военного завода?.. Пусть будет что угодно, только не эта ужасная медленная смерть. Лягу и буду лежать неподвижно, может, так дольше вытерплю… Нет, я должна каждую минуту бегать к крану, должна не прозевать воду. Ведь вполне возможно, что воду экономят и будут давать только полчаса, если вообще будут давать. Что мне делать, господи, что мне делать? Какой смысл, что я вытерпела тридцать один день, раз теперь приходится погибать от жажды?
