Убитый, но живой - Александр Николаевич Цуканов
Однажды под настроение рассказал Ване, как его грабанули по пьяному делу в скором поезде Хабаровск – Москва. Остался в спортивном трико и тапочках на босу ногу. Но чемоданчик с инструментом – затертый, неказистый, да и задвинут был подальше – не взяли.
– Сошел я на первой же станции и к начальнику: «Есть у тебя работа аккордная?» Помялся начальник станции, а после сердито отвечает: «Работа-то есть. Сквозняки вон кругом гуляют. Стеклить бы надо, но стекла оконного нет…» Эх ты, говорю, начальник худой чайник! Все пути у тебя вагонами забиты, неужели ни в одном нет стекла?
Заупрямился он было, про соцзаконность понес, но я таких попугаев умею ставить на место. Сговорились, что все беру на себя. Пообещал я путейцам водки, они кран на платформе подогнали. С краю мы один пакет стекла выдернули, и ауфидерзейн.
Через неделю я деньги, рублей двести, получил чистыми. Полсотни тут же с деповскими пропил, что мне помогали стеклить, купил телогрейку, спецовочку, кой-что по мелочи, и еще на прокорм осталось. А на проезд мне начальник станции маршрутный лист выписал, в вагон усадил, как генерала, да все напутствовал: заезжай в любой момент, рады будем.
Я ему: «Как ограбят – сразу приеду».
Под настроение Аркадий Цукан рассказывал о своих похождениях занятно, весело. Кем он только не работал! Шофером, каменщиком, рыбаком на сейнере, начальником базы, снабженцем и даже кухнарем. Но больше всего ему легла на душу работа в старателях. Дело фартовое, кровь будоражащее, – это понятно, но важно, что сам ты хозяин. Точнее, артель. Решили – закон. В сезон безмозглое (а другого Цукан не встречал) начальство тобой не помыкает, не притесняет. Поэтому битый, не раз пуганный, он все одно говорил дерзко: «Всюду вранье и лозунги, а зарабатывать по уму не дают».
Когда доставали вопросами: «Что тебе не живется на одном месте?» – отвечал грубо: «От вашей глупости у меня душа плесневеет».
Проканителился Аркадий Цукан в ту весну, много работы скопилось на огороде, по дому, но нацеленность на шабашку не терял и однажды под кружку пива разговорился с мужичком, работавшим на кондитерской фабрике.
– Еськов, говоришь, замдиректором?.. А не Виктором зовут?
– Ага, Виктором Петровичем…
Ваня в ту пору сдавал экзамены за второй курс, но согласился без раздумий. В техникуме преподнес жалостливую историю со слезой в голосе, и ему два экзамена перенесли на август, а он всем однокурсникам растрепал про шабашку. Гордый ходил, хвалился…
А надо каждый день вставать в семь утра, потом целый день месить раствор, таскать кирпичи в огромный склад, похожий на самолетный ангар, где отец гнал длинную перегородку. Тут Ваня впервые разглядел отцов инструмент: гибкий удобный мастерок из нержавейки, зубастую с широким полотном ножовку, которой Цукан легко перепиливал лиственничный подтоварник, сооружая подмости. Даже молотки у него были особенные, с ухватистыми буковыми ручками. В футляре из-под очков лежал стеклорез с алмазом в рисовое зерно…
– Небось, дорого такой стоит?
– Да уж не дешево, – неохотно откликнулся Аркадий, а стеклорез с футляром забрал, сунул в нагрудный карман. – Это я в Мирном на обогатительной фабрике разжился.
Сказал так, будто речь шла о покупке селедки. Тут же прикрикнул:
– Давай, не сачкуй, веселее перемешивай раствор!
Ваня и без того мокрый от пота. А не присядь. «Команды перекуривать не было!» Этим доводил отец в первые дни до слез, и к вечеру обессиленный Ваня шептал: «Хватит! Плевал на твою шабашку…»
Дня три проработали, когда подошел к складу пузатый мужчина при галстуке, в пиджаке и с лицом, точнее, выражением на нем, какое бывает только у советских начальников.
– Привет, Аркадий! – сказал простецки, как давнему знакомому, но первым руки не подал. – Что с материалами?.. Как работается, Аркадий?
– Полный порядок, Петрович! – спокойно и делово откликнулся Цукан. Помолчал, как бы раздумывая. Затем с улыбочкой и голосом под разбитного мужичка выговорил: – Есть одна закавыка… Мы тут цельный день. Соблазнов много. Поговорил бы ты с кладовщиком…
– Все понял! – перебил Еськов и подозвал кладовщика, худого до изможденности, из-за чего Ване казалось, что несметные запасы орехов, ликеров, сгущенного молока иссушают его. Пояснил:
– Ты, Мирон, сторона заинтересованная?.. Поэтому, чтоб мастера в грех не вводить, да и тебе спокойней, выделяй ежедневно в конце дня бутылку коньяка и полкило сыру. А помощнику его банку сгущенки… Слышь, пацан, как зовут-то тебя?.. Орехи любишь? Так вот ему еще кулек орехов. И можешь быть спокоен, как шпала. Правильно я говорю, Аркадий?
– Какой разговор! Ты ж меня, Петрович, знаешь…
Заместитель директора кондитерской фабрики Еськов знал Цукана давно, еще с той послевоенной поры, когда его иной раз звали Аркадием Федоровичем и подобострастно в глаза заглядывали. А он напористо покрикивал, руками размахивал и бегал по лесоторговой базе как наскипидаренный, в офицерском кителе с отпоротыми погонами.
Еськову в том послевоенном году было семнадцать, наголодался до дистрофии, поэтому пытался работу найти, как сам повторял униженно: «Хоть кем, хоть золотарем…»
Однако кадровики, глянув вкось на маленького худосочного подростка, у которого никакой специальности, тут же начинали мекать, чесать репу: куда же тебя такого? На Цукана он наскочил случайно, по ошибке, и выложил простодушно все, как есть: что не берут никуда, и даже про мамку, которая третий месяц как перебралась из-под Курска, с лежанки не поднимается.
– Так ведь у меня не богадельня, – ответил в запарке Цукан. Потом все же за плечо придержал, спросил: – Образование какое?
– Девять классов закончил.
– Ну-у! Я сам-то лишь семь одолел.
Цукана отговаривали свои же, а взял парня учетчиком, во что тот долгое время поверить не мог и готов был по двенадцать часов работать на базе. Первая зарплата в пятьсот двадцать рублей показалась ему большой суммой. Решил дождаться у конторы Аркадия Федоровича, чтоб поблагодарить, а если получится, то и пивком угостить. Но когда Цукан вышел вечером к проходной, так и не решился предложить. Лишь бормотнул, густо наливаясь краской:
– Мамка велела вас очень благодарить…
Аркадий глянул удивленно. И все же сообразил, пожал руку.
– Не тушуйся, парень, все будет абгемахт.
В начале августа завершили они вчистую подряд.
Иван битый кирпич складывал в кучу и тяготился этой, как ему казалось, ненужной уборкой. Но возразить отцу не посмел и, лишь скидав все половинки, уселся перекуривать. Когда отец окликнул, вскинулся, уцепил было совковую лопату, но Аркадий остановил, сказал:
– Все! Пошабашили… Теперь на прием к начальству.
Еськов ждал. Директор работу, сделанную Цуканом, заметил и похвалил. Поэтому и
