Убитый, но живой - Александр Николаевич Цуканов
Однажды в очереди хлебной углядел Аркадий Цукан бабушку Фатиму и кинулся от трамвайной остановки к ней…
Старушка тощая, остроносая, в платочке, повязанном по самые брови, смотрела неулыбчиво, строго, чуть поджав бескровные губы, как это делала бабушка Фатима. Деньги немалые, что протягивал ей, взять отказалась. Ему стало горько, ощутил себя сиротой, ватой горло забило. Сколько лет не вспоминал, а тут вдруг привиделось наяву, как уходит товарный состав, вслед за которым бежит он, а следом, чуть поотстав, мама. Как бегут они вслед за бабушкой Фатимой, кормильцем ихним Федором, за большим крепким семейством Цуканов, которое увозил поезд куда-то на северо-восток вместе с другими переселенцами. И как сидели потом, обнявшись, на краю лесопосадки и плакали. А вместе с ними плакали деревья, земля и небо холодным октябрьским дождем…
– Все из-за тебя! – сгоряча выкрикнула Полина Цукан и шлепнула его по затылку. А он, двенадцатилетний, гнул еще ниже голову и драл нещадно, расчесывал под одеждой грудь, живот, зудевшие нестерпимо от мелких нарывчиков, испятнавших тело. Из-за этого Полина отдала последнюю вещицу – сережки золотые, и охранника уговорила, чтоб выпустил на станции к фельдшеру. И Всевышний в образе Магомета или Христа, а может, еще кто другой спас зачем-то его, единственного из Цуканов. Зачем-то ведь спас?
Как он ненавидел в ту зиму кирпичный сарай, всегда полутемный, холодный. Топили печку ночью, чтоб не привлечь внимание дымом и не заругалась бы лишний раз дворничиха, эта деревенская смелая баба, пустившая их на постой без документов, за что Полина лопатила в полутьме снег во дворе. И гулять выходил он только ночью либо рано утром, когда все спят.
Позже эта хитроватая дворничиха порекомендовала Полину местному комбуру. За прокорм и обещание помочь с документами она мыла полы, стирала, убиралась в квартире. А по вечерам, заложив оконце щитом, при свете керосиновой лампы водила красными, будто ошпаренными пальцами по строчкам задачника арифметики или читала вместе с ним по слогам:
Вечор, ты помнишь, вью-га зли-лась,
На мут-ном небе мгла носи-лась;
Луна, как…
Только на следующий год разжилась Полина Цукан необходимыми справками и устроила его в школу на улице Социалистической, где он приметно выделялся среди одноклассников ростом, заплатами и голодным блеском глаз. И очень обрадовался, когда мать сумела устроить его в школу-интернат.
Здесь его радовало все: новенькая казенная одежда, добавки супа в столовой, большая светлая комната человек на двадцать. Здесь Аркадий ощущал себя равным. А мать шептала о Кубани, о родной станице…
Возвратилась она в декабре, похожая на борзую, но подарок к Рождеству принесла. Стала рассказывать, что дом их прежний отдали под РайФО, да вдруг случился там пожар, после чего, особо не разбираясь, забрали неизвестно куда остатних Цуканов: отцова младшего брата Фирса, и семью его всю, и двоюродных братьев, и племянников, которых Полина Цукан помнила по именам, а он не слушал, торопливо надкусывал пряники, хрустел орехами.
Весной тридцать пятого мать пришла, чтобы забрать на воскресенье к себе в маленькую полуподвальную комнату, которую ей помог получить большой исполкомовский начальник. Она пришла радостная, словно помолодевшая, стала рассказывать про дальнюю родственницу со станицы Гиагинской, что муж ее помянул в письме про Федора Цукана, как свиделся с ним и успел переговорить на лесоповале под Тобольском.
Но Аркадий спешил на репетицию хорового кружка, где его ставили всем в пример, к тому же он стеснялся ее телогрейки, багрово-красных рук, а главное, презирал за то, что она снова пошла в домработницы к исполкомовскому начальнику, которого он заранее ненавидел и прикидывал, что в отместку за это… за что именно, не имело значения, его неплохо бы разоблачить.
Этот нескладный рослый мужчина с неулыбчивым лицом постника, словно бы давшего обет никогда не улыбаться, однажды подвез их на автомобиле.
Та первая в жизни поездка на легковом автомобиле – запах бензина, кожи, напористый гул двигателя, – затмила для Аркаши прощание с матерью и то, что она собралась ехать на поиски его отца – Федора Цукана. Он тогда твердо решил стать шофером. Удивило, что начальник долго прощается с его матерью и никак не хочет ее отпустить, и лицо у него такое, будто съел таракана. Он долго что-то говорил, говорил торопливо, что-то ей в руки совал, а мать брать не хотела, а он все толкал и толкал. А потом стоял на перроне как столб, пока не пропали из вида жарко-багряные габаритные огни последнего вагона.
Глава 12
Аркадий Цукан
Баню Аркадий Цукан не доделал – деньги кончились. Устроился карщиком на механический завод, где жена не жена, но и не чужой человек трудилась прессовщицей, чтоб пенсию выработать побольше, пока силы оставались. Она и его уговорила, и цеховое начальство, чтоб место получше, зарплата побольше…
Получив первую зарплату, Аркадий слегка покуражился, что это только на табак и водку, за сто семьдесят рублей пусть дураки горбатятся. Затем пообвык. Знал, что у иных мужиков и меньше выходит. Жить можно нормально и сына воспитывать. На этом «воспитывать» Аркадий делал ударение и говорил то ли с укоризной, то ли с бравадой, в зависимости от настроения: «Я ведь за шестнадцать лет в семье только года три прожил». Он углядел, что Ваня в техникум авиационный поступил, но растет, как сорная трава, балбесом и распустехой. Однако не торопился с назиданиями, присматривался.
Завод у него вызывал неприязнь лицемерием: ровно в восемь сдай пропуск и можешь сидеть целый день, потому что работы нет, сплошная бестолковость, из-за чего иной раз дерзко спорил с цеховым начальством.
Анна Малявина взялась ему выговаривать:
– Зачем ты с ними лаешься? Мне перед людьми неудобно.
– Но ведь по делу, – ничуть не смутившись, ответил Аркадий и ноздри раздул. – Не хочу зряшную работу хомутить! Начсмена по цеху катать или с пустыми поддонами на склад мотаться?.. Я им так и сказал.
– А чего добился? Премиальных лишили.
Вскоре Аркадий заспорил с главным диспетчером завода, взбеленил, чуть до рукопашной не дошло…
Полгода не отработав, рассчитался Цукан с завода и начал косить глазами в сторону вокзала, что Анна угадала. Сказала:
– Больше последних разов не будет. Уедешь – конец!
Сказала так, что нельзя не поверить.
Это походило на болезнь. От силы год, больше не выдерживал, делался Аркадий раздражительным, злым, как с похмелья. Но подворачивалась хорошая шабашка
