Дикая карта - Ольга Еремина
И была в обители радость великая. И воссылал Иоасаф хвалы всещедрому милостивому Богу и Пресвятой Богородице.
Пленных к ручным жерновам приставили, и работали они на братию и всё воинство троицкое до конца осады, до ухода окаянных.
Вечером в царском саду, где уже не слышно было соловья, но крепко пахло смородиновым листом, плакала Маша, упав грудью на землю, дрожала от нагнавшего её страха. Рядом на коленях стоял удивлённый Митя и растерянно приговаривал:
– Ну что ты, ведь всё прошло, кончилось. Уже победили!
– Да-а, – рыдала Маша, – у него рожа свирепая! Так на меня и смотрит!
Из-за деревьев послышались шаги – на плач пришла царевнина сенная девушка Соломонида Ржевская.
Митрий проговорил, поводя плечами:
– Дела… Весь день не плакала – а тут слёзы.
– А ты что? – скороговоркой спросила Соломонида.
– Я вот утешаю…
– Ну и дурак! – коротко бросила она. Обняла плечи Маши, запела: – Идём, матушка, домой, водицы попьёшь, умоешься. Страсть – она ить догоняет, во тьме настигает. Идём, милая.
Наутро зашумел по стенам ливень, смывая кровь и нечистоты, готовя мир к новой битве.
Тверь
Пан Александр Зборовский не тянул время: он был действительно уверен, что Пунтус Делагарди согласится перейти на сторону доблестных сторонников царя Димитрия. К тому же и поляки, и шведы – католики, и почему бы ревностным католикам не объединиться против еретиков, именующих себя православными?
Поляков, отошедших от Торжка к Твери, вместе с остатками отряда Кернозицкого оказалось около пяти тысяч. У Скопина-Шуйского было почти вдвое больше: полторы сотни новгородских, да три тысячи смоленские во главе с Яковом Барятинским, да наёмники. Ну, мужицкое ополчение можно не считать, воевать против гусар могут лишь гусары. Но Пунтус может представлять опасность.
Дудели трубы, развевались вымпелы, строились полки, и в атаку на нелепых необученных мужиков заходила одетая в латы конница! Так видел сражение под Тверью Зборовский.
До города оставалось около десяти вёрст.
11 июля на ровном поле, засеянном овсом, полки построились. Блестели железные, с загнутыми вверх краями шапки наёмников.
Конница приготовилась к атаке – и вдруг шведские полки раздались, обнаружив несколько пушек, и дружный залп встретил сорвавшуюся с места конницу. Ядро попало в коня Зборовского, конь упал, придавив всадника. Откуда ни возьмись – сбоку, из лесочка, вихрем налетели лёгкие смоленские всадники, промчались, заходя в тыл, и один успел достать пикой лежащего Зборовского. Задел серьёзно, и ежели бы не сила и молодость пана, полетела б его душа к Господу.
Чему быть? Не вем.
Только налетела с запада чёрная туча, вихрь взметнулся на дороге, затрещали, переламываясь, сосны на холме, пахнуло крапивой, и первые крупные капли упали в тёплую пыль. День обратился в ночь.
Вслед за ветровалом разверзлись хляби небесные, гром гремел, сверкало так, что православные не успевали креститься.
Битва рассыпалась. Воины разбежались, попрятавшись кто куда.
Буря утихла нескоро, но до самого полудня следующего дня поливал землю ровный серый дождь. Пан Александр Зборовский стонал в своём шатре. Воинство его смешалось.
В этот день и добрался до Скопина Жеребцов.
Скопин и шведские командиры не стали ожидать, пока люди Зборовского оправятся: 13 июля на рассвете ударили по полякам, смяли их ряды – тушинцы, не ввязываясь в упорную схватку, подхватив своего командира, спешно отступили за городскую стену Твери.
Решающую роль в сражении, на удивление Жеребцова, сыграли выборные полки новгородцев, которые уже три месяца обучал швед Кристер Зомме. Маленького роста, узколицый, с серо-голубыми глазами, с тремя глубокими морщинами через весь лоб, с рыжеватой короткой бородкой и рыжими бровями, он был не похож на других шведов – рослых, светловолосых, крупнолицых, с сильными челюстями и глубоко посаженными глазами под прямыми бровями. Ум и смекалка светились у него во взоре.
Полковник быстро освоил азы русского языка, офицеры и пикинёры его полка показывали, что надо делать, он сам чертил углём по доске, и русские старшины его понимали – и умели донести до стрельцов, что от них требуется. Вооружённые пиками, они действовали слаженно и чётко.
Михаил Васильевич Скопин помнил Жеребцова с детства – воевода часто бывал на Москве. Перед отбытием в Туруханск Давыд Васильевич надолго задержался в столице, тщательно оговаривал посылку припасов и порохового зелья в края сибирские. Тогда Скопин уже ходил в бой на сторонников первого лжецаревича, знавал запах крови и вкус битвы.
Молод, молод князь-воевода. По знатности его стяги впереди. По опыту – Давыд Васильевич старший.
Жеребцов в схватку не лез и своих охотников не пускал. После битвы явился к Михаилу Васильевичу, вызвал его на берег Волги – дабы ни за каким пологом длинные уши не спрятались. Тут и признался, что привёз из Сольвычегодска по просьбе Строгановых серебро для расплаты с наёмниками.
– Неужто? – выдохнул Скопин – и крепко обнял старшего товарища. – Спас ты меня, Давыд Васильевич, выручил! Теперь повоюем!
– Так-то оно так. Однако Акир Премудрый рек: не рожон – не сын, не окуплен – не холоп, не вскормя – ворога не видать, – внезапно помрачнев, сказал воевода.
– Ты это к чему, Давыд Васильевич? – князь развеселился и не хотел понимать Жеребцова.
– К тому, что никогда шведы не были нам товарищами. Вечный бой с ними. Не на них бы эти деньги пустить, а своих людей одеть-обуть, оружие им доставить. Плохи дела на Руси – татары крымские вновь на нашу землю лезут. Сказывают – уже к Серпухову пробираются. Сёла огнём сжигают, народ в полон тащат.
– Что ты, что ты! – Скопин был горд победой и не хотел слышать о беде. – Видел, как бились шведы нонеча?! Аки воины Цезаревы.
Жеребцов склонил голову, сказал коротко:
– Я своё послушание выполнил.
Позже, в шатре, совещались втроём с Пунтусом. Победа над Зборовским была неполной – из Тверской крепости тот мог наносить урон Скопину и союзникам, но переправе через Волгу он уже не мог помешать. Договорились действовать сообща: Скопин со шведами возьмёт Тверь, переправится и двинется на судах и конно вниз по Волге. Жеребцов птицей долетит до Костромы, возьмёт Ипатьевский монастырь и повернёт со своим ополчением вверх по Волге на соединение со Скопиным.
Встретиться условились на середине пути, в Никольском Калязинском монастыре. Место окружено болотами, дорога одна – со стороны Углича, её перенять легко. От поляков безопасно. Соединившись же, идти на Троицу да на Москву.
Едва уговорившись, Давыд Васильевич ринулся назад, в Кострому.
Ипатьевский монастырь
Груздь встретил Жеребцова радостно – Лисовский от Костромы ушёл, вокруг монастыря протянулся широкий ров и
