Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков
Костяком германской армии служил сплоченный и хорошо подготовленный офицерский и унтер-офицерский состав. Несмотря на многочисленность последнего (по количеству унтер-офицеров Германия в три раза превосходила Францию), германское командование распоряжалось им крайне бережно, предпочитая держать значительную часть унтеров в запасе для подготовки новобранцев.
Наилучшим видом боя считалось наступление. Германский строевой пехотный устав 1906 года требовал, чтобы действия личного состава были «одухотворены единственной мыслью: вперед на противника, чего бы это ни стоило» – напролом, плотными рядами, в полный рост. Для нанесения сокрушительного удара по противнику германское командование шло даже на такой риск, как полное пренебрежение резервами: рекомендовалось вводить в бой сразу все наличные силы, до последнего батальона.
Главное тактическое преимущество германской армии заключалось в ее непревзойденной огневой мощи. Немецкие генералы сумели заблаговременно оценить достоинства полевой гаубичной и тяжелой артиллерии и обеспечили войска достаточным числом этих орудий. На вооружении германской армии также состояли минометы, которых еще не было в войсках стран Антанты[65]. Правда, подготовка немецких артиллеристов оставляла желать лучшего, так как упор в ней делался на быстроту ведения огня, а не на его меткость.
Высокий моральный дух германских солдат и офицеров был выкован десятилетиями целенаправленной пропаганды, убеждавшей немцев в историческом величии их страны и праве Германии на мировое лидерство. Армейская дисциплина покоилась на доверии к высшему руководству. Простые немцы гордились армией, видя в ней залог могущества и благополучия своей страны.
Германский Генеральный штаб вступал в войну, руководствуясь «планом Шлиффена», который с формальной стороны продолжал определять стратегическое развертывание германских войск и направление главного удара. Но Мольтке внес существенные коррективы в стратегический замысел своего предшественника, коренным образом изменив соотношение сил между левым (обороняющимся) и правым (ударным) флангами. Оставлять без надежного прикрытия Эльзас и Лотарингию с их богатейшими угольно-рудными запасами казалось ему слишком рискованным. Поэтому Мольтке в предвоенные годы, вопреки заветам Шлиффена, неустанно наращивал силы левого крыла, оставив практически в неприкосновенности правый. Установленная Шлиффеном численная пропорция между левым и правым флангами (1:7) постепенно выравнивалась и к началу войны выражалась соотношением 1:3. Соответственно изменились и задачи южной группировки войск германской армии. Если Шлиффен желал лишь выиграть на этом участке время, то Мольтке надеялся разбить здесь противника, рассчитывая тем самым облегчить наступление правого фланга.
Усилив левое крыло в ущерб правому, Мольтке выхолостил шлиффеновскую идею нанесения мощного концентрированного удара силами северной группировки[66]. Наступательный порыв германской армии был распылен между двумя направлениями. В итоге для достижения решающего успеха сил не хватило ни на одном из них.
Армия крупнейшего союзника Германии – Австро-Венгрии – строилась по германскому образцу. Ее численность в мирное время достигала 450 тысяч человек; в запасе находилось два миллиона резервистов (при населении в 53 миллиона). Офицерский корпус, состоявший в основном из австрийцев и венгров, отличался неплохой подготовкой. Австро-венгерские войска были хорошо оснащены тяжелой артиллерией, производимой на заводах «Шкода» в Праге.
Ахиллесовой пятой австро-венгерской армии был ее многонациональный состав. Славяне составляли в ней большинство —44%. Немцев (австрийцев) было всего 28%, венгров – 18%, румын – 8%, итальянцев – 2%. Большинство новобранцев из национальных областей не понимали ни по-немецки, ни по-венгерски, а для многочисленных представителей славянских народов Габсбургской империи (чехов, словаков, хорватов, сербов, словенцев, русинов, поляков, а также мусульман-боснийцев) австро-венгерская армия была настоящей «тюрьмой народов» с немецкими надсмотрщиками во главе. Последние, правда, умело пользовались тем, что ненависть поляков к русским, а хорватов и боснийцев к сербам была еще большей, чем к ним. Моральное единство этого воинства подтачивала и довольно-таки бесславная история австро-венгерской армии последних ста лет, исполненная тяжелых поражений.
Военные планы Австро-Венгрии разрабатывались под сильным влиянием германского Генерального штаба. Мольтке отводил австро-венгерской армии роль гири, которая повиснет на ногах русских войск на первом этапе войны, пока германская армия на западе закончит военный разгром Франции. Исход битвы на востоке не очень беспокоил германский Генеральный штаб. Как высказался Шлиффен незадолго до своей смерти в декабре 1912 года: «Судьба Австро-Венгрии будет решаться не на Буге, а на Сене».
Австро-венгерское командование вынуждено было считаться с тем, что ему предстояло вести войну на два фронта – против России и Сербии. Согласно последнему предвоенному плану сухопутные силы Австро-Венгрии подразделялись на три группы. Первая группа («эшелон А») включала больше половины наличных сил и предназначалась для действий против России, вторая («минимальная группа Балкан», около четверти войск) – против Сербии и Черногории; третья группа («эшелон Б») служила резервом для усиления обеих групп (фронтов) в случае надобности.
Австрийский план действий на русском фронте предусматривал наступление, так как оборона, по мнению Конрада фон Гётцендорфа, сразу поставила бы австро-венгерскую армию в невыгодное положение, дав возможность русским войскам разделаться со слабыми германскими силами в Восточной Пруссии и затем беспрепятственно обрушиться всей мощью на австро-венгерские корпуса в Галиции. Свою задачу Конрад видел в том, чтобы продержаться против русских заветные восемь недель, до прибытия германских эшелонов с западного фронта.
Франция, значительно уступавшая Германии по численности населения (40 миллионов), сумела создать почти равный германскому мобилизационный резерв. Когда началась война, французы вместе с резервистами первой волны выставили в поле больше миллиона человек, и еще около 4 миллионов запасников дожидались своей очереди. В сердце каждого из них горело желание стереть позорное пятно поражения 1870 года и вернуть потерянные провинции – Эльзас и Лотарингию.
Командный состав французской армии по своей подготовке и общему развитию ничем не уступал своим противникам. Правда, унтер-офицеров было намного меньше, чем в Германии, но зато две трети из них были прекрасно подготовленными сверхсрочниками. В предвоенное десятилетие французский Генеральный штаб и Военная академия пополнились офицерами, которые отдали решительное предпочтение наступательной доктрине.
Все свои надежды они возлагали на высокий боевой дух армии, воспитанной на примерах революционных и наполеоновских войн. Натиск тевтонских орд должен был разбиться о французский героизм. Славные традиции охранялись столь бережно, что французские солдаты отправились на фронт в темно-синих шинелях, ярко-красных панталонах и фуражках, с походными сумками песочной желтизны – эта красивая форма, копировавшая военную моду Второй империи, делала из них превосходные мишени. Кавалерия гордилась блестящими кирасами, значение которых в защите всадника было уже смехотворным.
Военный устав 1913 года предписывал войсковым подразделениям единственный образ действий – атаку. «Французская армия, – говорилось в нем, – возвращаясь к своей традиции, не признает больше при проведении войсковых операций никакого другого закона, кроме наступления». И далее следовала заповедь, выделенная курсивом: «Битвы, как ничто другое, являются борьбой моральных принципов. Поражение неизбежно, как только исчезает воля к победе. Успех приходит не к тому,
