МутаХамис - Дмитрий Шерстенников
В следующую субботу Николай возвращался на электричке из Москвы из египетского посольства. Он был в отличном весеннем настроении: наконец-то он перестал впустую фантазировать, сидя в Рязани, и дело с его письмом сдвинулось.
Посольство Египта — с фашистского вида орлом на золотой табличке — он с трудом обнаружил в тихом московском переулке. Вылезший из будки полицейский с сонным лицом и широкими бёдрами показал подъезд, куда отнести письмо. Из подъезда навстречу Николаю выскочил египтянин — смуглый мужик с бородкой и выразительными печальными глазами — и повелительным взмахом руки его остановил. Из подъезда трое чернявых парней в белых рубашках начали выносить и грузить в газель какие-то коробки. Вдруг одна из тяжелых коробок упала, и оттуда высыпались пачки документов. Мужик с печальными глазами, метнув быстрый взгляд на Николая, прикрикнул на уронившего парня. Тот было начал оправдываться, но "печальные глаза" нетерпеливо перебил его, заорав: "Ла-ла-ла-ла…" — парень, помалкивая, стал на коленях собирать рассыпавшееся. Пока Николай ждал, он заметил, что из труб посольства идёт густой дым: посольство жило своей дипломатической загадочной жизнью. Николай неуверенно вошёл внутрь — просторный холл с креслами был пуст. Побродив, он, наконец, нашёл какого-то парня, говорившего по-русски, путаясь, рассказал ему про своё открытие и упросил взять письмо в верховный совет древностей. Николай вышел из посольства и медленно пошёл на вокзал.
Народу в вагоне было мало, из окон пахло весной. Николаю хотелось, как следует помечтать о поездке к пирамидам, но нечто отвлекало его от этих приятных мыслей. Напротив него сидела очень красивая смуглая черноволосая девушка, по виду индианка, на которую он боялся взглянуть. Она не сидела в телефоне, а спокойно смотрела перед собой и — то ли у неё форма губ была такая, то ли она слегка улыбалась — вероятно, над ним, что он никак не решится с ней познакомиться. В течение трёх остановок он сгибался под тяжестью этой, как ему казалось, презрительной улыбки. Николай думал: будет ли изменой жене, если он заговорит с индианкой. Он не находил никаких причин так думать, но совесть ему говорила, что изменой это будет. Когда он, наконец, убедил себя логически, что это не будет изменой и решил, что заговорит с ней, как только поезд проедет станцию, так она как раз на этой станции и вышла, мелькнув перед Николаем узким джинсовым задом. Николай почувствовал облегчение — теперь тяжелый выбор не висел над ним. Он попытался думать про древний Египет, но воображение рисовало ему секс с этой необычной девушкой, он представлял себе ее белье — по форме шва, проступавшего под туго натянутыми джинсами, воображал ее обнаженное смуглое тело — бесстыдно полностью лишенное волос и покрытое татуировками, как он видел на фото из журнала в раздевалке на работе.
Вагон опустел. Из другого вагона со словами: «Папа, тут пустой вагон» на место индианки уселся мальчик лет 13-ти. Вслед за ним, спросив: «Не помешаем?» сел отец интеллигентного вида — умное лицо в очках и бодрый веселый взгляд.
Какое-то время ехали молча. Николай заметил, что у обоих на одежде приколоты белые ленточки. «Мы вот с митинга, — заметив интерес Николая, улыбаясь, сказал отец — совсем промёрзли.»
«Что за митинг?» — спросил Николай, и они разговорились с отцом, который представился Ильёй Альбертовичем (мальчика звали Коля — тёзка).
Поговорили про оппозицию, про выборы, про митинги, Николай с интересом погрузился в этот новый для него мир, узнал, кто такие «ватники» (равнодушные к судьбе страны), «титушки» (полицейские провокаторы), «карусельщики» — выяснилось, что Николай как раз и есть «карусельщик», он участвовал в «карусели» — это когда их всей бригадой целую субботу возили на автобусе по школам опускать бюллетени от имени других людей и он заработал 1600 рублей. Коля во все глаза смотрел на встретившегося им дьявола, а Илья Альбертович с тонкой улыбкой задумался и, решившись, мягко начал:
«Вот, вы Николай, ведь, хороший русский человек, каких много.»
Николай не понял, к чему это, и вежливо согласился.
«Довольны вы жизнью, которая вас окружает?» — с улыбкой продолжал Илья Альбертович, всё более увлекаясь и этим становясь Николаю всё более симпатичным.
«Нет, не доволен» — весело ответил Николай, узнавая тип разговоров, которые им доводилось вести с Сергеем Евгеньевичем. Он как-то сразу признал за Ильёй Альбертовичем роль старшего в разговоре, хотя они были ровесниками.
«Что говорить, бедно живем» — честно добавил Николай.
«А не задумывались, почему?» — радуясь, спросил Илья Альбертович с интонацией, что следующей его фразой будет: «Что и требовалось доказать.»
«Пьют много» — в тон ему радостно ответил Николай и почувствовал, что ляпнул не то, расстроил Илью Альбертовича.
«Да потому, что чиновники воруют!» — всё ещё весело, но немного раздраженно воскликнул Илья Альбертович.
«Воруют» — согласился Николай, вспомнив рассказы Зинаиды Игнатьевны.
«А почему воруют, не задумывались?» — смягчился Илья Альбертович.
«Из жадности?» — осторожно предположил Николай, боясь рассердить Илью Альбертовича. Он не угадал, но Илья Альбертович лишь печально улыбнулся и терпеливо объяснил:
«Воруют там, где ничего за это не грозит! Где нет выборов, где продажная судебная система, где нет независимой прессы. Тут целый клубок!» — заблестел выпуклыми глазами Илья Альбертович. — «Там, где есть выборы, там воровства меньше и люди живут лучше и свободнее, согласны?»
«Согласен» — Николай опять вспомнил Зинаиду Игнатьевну и радостно подтвердил. — «Да, Америка сила! А у нас одно распиздяйство»
«Дело не в том, что американцы особенные какие-то, а в том, что у них есть выборы, а у нас нет» — со вздохом поправил Илья Альбертович, подумав, почему же так трудно у народа укладываются в голове очевидные вещи.
«У нас с выборами ничего не выйдет» — радостно сказал Николай.
«Почему не выйдет? У всех выходит, а у нас, видите ли, не выйдет! Мы особенные!» — зло возразил Илья Альбертович, которого уже достал этот радостный ватник.
«Русский вместо выборов нажрётся» — не чувствуя, что ранит Илью Альбертовича, весело сказал Николай: он вспомнил соседа, недавно ушедшего на пенсию, монтажника Петровича, который рассказывал, что пока ему не исполнилось сорок лет, выпивал по три бутылки водки в день — одну за завтраком, одну на обед и одну на ужин.
Тонкая стоическая улыбка больше не возникала на лице Ильи Альбертовича:
«А нажрётся, не нужны ему выборы — так и будут жить в этом убожестве» — с открытой ненавистью глядя на Николая проговорил Илья Альбертович.
«Такой уж у нас народ» — примирительно сказал Николай.
«Мил человек, —
