Дикая карта - Ольга Еремина
– Братцы! – что есть мочи закричал Митя. – Братцы, ко мне!
От Житничной башни и от Конюшенных ворот на шум уже бежали караульные. Мартьяш вывернулся, ударил Митрия в скулу, рванулся, но его тут же сбили с ног подоспевшие казаки.
Громко ругаясь, казаки повели Мартьяша к Долгорукову.
Трубач отпирался: дескать, натуру люблю, соловья слушал! Но под огненными пытками признался: хотел у пушек забить запалы, а порох прижечь, и на стены впустить панов – орудия повредить, а прочим указал срок приступа.
Долгоруков зубами скрежетал с досады: он ведь оказался легковерным, врага возле сердца держал! Видать, прав был Голохвастый. Верить нельзя никому! Только самому себе. Каждый шаг – в бездну. Господи, когда же конец мучениям?!
На другой вечер Митрий, едва пришед в царевнин сад, заметил светлое платье Маши – она бросилась ему на шею, плача и часто целуя его щёки:
– Милый! Митенька! Как же так?
Платок сполз с её головы, и Митя тихо гладил волосы, бездумно повторяя:
– Ну что ты, что ты…
А соловей за крепостной стеной пел без устали. И душистая ночь сладкой волной разливалась по лесам и лугам.
Торопец
Воевода князь Михаил Васильевич Скопин со шведским войском в 15 тысяч человек, собрав 3 тысячи новгородцев, двинулся из Новгорода на Москву. Чтобы поляки во главе с паном Кернозицким, стоявшие в Русе, не ударили сбоку, он послал на южный берег Ильмень-озера отряд панцирной пехоты подполковника Эверета Горна и дворянскую конницу во главе с воеводой Фёдором Чулковым. Кернозицкий не стал ввязываться в бой и отступил из Русы к Торопцу: там была деревянная крепость.
27 июня под Торопцем Горн и Чулков нагнали пана. Его гусары и казаки словно в страшном сне увидели панцирную пехоту, как нож в масло врезавшуюся в сборное воинство, дрогнули и побежали вслед за Кернозицким к стенам Нёбина монастыря. Однако там они ненадолго задержались, побросали пушки и поскакали прочь по единственной дороге, что вела на мост через речку Торопу, меж озёр – и в гору.
Торопчане с поклоном вышли встречать дворянина Фёдора Чулкова. Сказывали, что силой были приведены к присяге Тушинскому вору, и сразу отложились от царька. В соседние Холм, Зубцов, Невель, Осташков, Ржев и Старицу поспешили гонцы с вестью о победе.
Добрались гонцы и до Торжка, куда медленно двигался Скопин-Шуйский.
Молодой полководец не чувствовал уверенности в войске, которое оказалось под его рукой. Он надеялся на регулярные обученные полки. Но шведский король схитрил: хорошее войско ему нужно было самому – воевать с Польшей за Ливонию. И в Московию он послал ландскнехтов, которых его вербовщики насобирали по всей Европе: тут были и финны, и шотландцы, и англичане, и французы, и голландцы, и немцы всех мастей. Друг с другом они общались на ужасающей смеси языков. Горстка шведских офицеров на эту ораву – как долго она сможет удерживать дисциплину? Полки генерала Горна и полковника Зомме – безусловно, надёжны. Но природных шведов среди всего сброда едва ли одна пятая часть.
Командовал корпусом генерал Якоб Понтуссон Делагарди, которого русские звали Пунтусом. Был он босорыл, над крупным подбородком и алыми губами загибались вверх пшеничные усы, тянулись к гладко выбритым щекам. Длинный, утолщённый книзу нос нависал над усами. Большие карие глаза под короткими бровями казались бесстыжими. Даже на походе носил он отложной кружевной воротник на камзоле, золочёный пояс и шпагу с золочёным эфесом.
Торжок
Молод был лихой полковник Александр Зборовский, молод и горяч. Однажды он сам своей рукой поворотил историю, когда схватил под уздечку коня, вёзшего в Польшу карету Марины Мнишек, и привёз царицу в Тушинский лагерь. Красив, наряден и отважен полковник.
Только что разбил он старицкое ополчение, посад ограбил, замок сжёг.
И вот скачет он вместе с князем Григорием Шаховским во главе трёх тысяч воинов, чтобы повернуть историю вновь – перехватить шведско-русский авангард под командованием Головина и Эверта Горна под Торжком. Успеть бы взять город! Тогда дело в шляпе.
Но Торжок, оказывается, неожиданно сложно взять: население обширного посада сбежалось в крепость, что стоит на крутом холме, со всех сторон окружённом рекой, оврагами и рвом; столь круты откосы, что никакая конница и близко не подойдёт. Да и пушки у русских имеются – овраги и посад под прицелом.
Зажечь город удалось – но пожар быстро потушили.
Разведка доносит, что авангард противника уже близко. Пехота на лёгких судах по Тверце сплавляется, конница берегом идёт.
Супротив крепости, на другом высоком берегу, – поле. Там построил пан Зборовский свои силы: три тысячи поляков против двух тысяч русских и шведов. Началась битва.
Три роты тяжёлой панцирной конницы двинулись одновременно – кто устоит против такой силы?
Генерал Горн поставил наёмников глубокой фалангой, длинные копья, упёршиеся в землю, сдержали конный натиск. А затем фаланга начала медленно продвигаться вперёд.
Но на фланге беда! Третья польская рота сумела смять лёгкую русскую и шведскую конницу. Завязалась отчаянная рубка.
И тут на поле появился отряд торжокского воеводы Корнилы Чеглокова: не должен молодой воевода сидеть в крепости, когда кипит бой!
Тут заспорили Шаховской и Зборовский. Князь велел трубить отступление, а полковник рвался в бой. Но разум был на стороне Шаховского, и Зборовский скрипя зубами протрубил отход.
Пришлось убегать к Твери, чтобы там соединиться с большими силами и не дать русским и наёмным шведам переправиться через Волгу.
К Торжку подтянулось всё войско Скопина-Шуйского. Воеводы обсуждали первое столкновение с поляками. Оказалось, глубокое построение и длинные мощные копья – дело нужное! Нам бы тоже такой строй учинить! Всем воеводам – и Пунтусу, и Горну, и Валуеву, – было не более тридцати лет. Скопину ещё двадцати четырёх не исполнилось! Все были молоды, храбры и решительны.
Правда, русских сил в войске оказалось мало. Но тут к Торжку подошёл князь Яков Барятинский с трёхтысячным отрядом смоленского ополчения – воевода Смоленска боярин Михаил Борисович Шеин хорошо понимал, где сейчас решается судьба русской земли, и прислал людей опытных, отлично знающих, что такое воевать с поляком.
Ипатьевский монастырь
Жеребцов стоял перед крестьянами, которых казаки строили по-военному, в линию. Крестьяне вроде бы строились, но тут же незаметно разбивали порядок, перемещались, располагались как-то вразброд. Они были недовольны тем, что их согнали сюда, и поглядывали на берег Костромы, где стояли их челны.
– Братья! – голос воеводы покрыл гул голосов. Стало тихо. – Братья! Ныне время покоса. А вас свели сюда. Здесь, в Ипацком монастыре,
