Мальчики - Дина Ильинична Рубина
Отец говорит, ихний Аллах – тот же еврейский Эллох, тот самый извечный и единый Владыка Мира. Ничего нового ишмаэлиты не придумали, говорит он, шли, наступая нам на пятки. Вся их история – набеги из пустыни, ревность и обида изгнанного сына. И вздыхает: зато пустынь у них много, есть куда скрыться. А ныне изгнаны мы, и нигде нет нам прибежища.
Ну почему же – нигде?
У них уютная мазанка в самом большом дворе самой большой махалли Старого города, и в ней они отлично разместились. Мебели маловато, да и ту соорудили на скорую руку из деревянных ящиков.
Зельда, подметая глиняный пол, в первый же день обнаружила под грубо сколоченным топчаном тюк, оставшийся от умерших театральных жильцов. Развязала его и ахнула от восторга: да тут целое богатство! Кто бы другой выбросил эти отходы за ненадобностью: ну, на что может сгодиться полный тюк лоскутков и обрезков, слишком маленьких, чтобы продать их или обменять на базаре на что-либо съестное? Но для Зельды эти лоскуты оказались драгоценной находкой. Каких только тканей здесь не было: панбархат тёмно-синий, красно-зелёная шотландка, жаккард декоративный, с пунцовыми мелкими розами на золотистом фоне, и тонкий лиловый вельвет, и даже несколько гобеленовых обрезков! Конечно, ни юбки, ни кардигана из них не сошьёшь, но как благородно они заиграют на фоне тёмно-серой чесучи!
За несколько дней Зельда вручную сшила изумительное лоскутное покрывало на топчан и два чехла на старые, убитые, пропахшие чужим потом подушки. И вся мазанка сразу принарядилась, заулыбалась…
Ольга Францевна, супруга Сергея Арнольдовича, заглянула узнать – как там новые беженцы обустраиваются, увидела этакую красоту – аж застыла! Поглаживала звезду синего панбархата, вшитую меж лоскутами золотистого жаккарда, бормотала:
– Шов-то, шов… как машинный. И такой вкус в подборе цвета… век бы любовалась!
Тогда Зельда пошла ва-банк:
– Вот и возьмите покрывальце, Ольга Францевна, – решительно сказала. – А для меня это будет большой комплимент.
Та отнекиваться: мол, вы же детей должны кормить, да вы за это столько муки́ или постного масла можете на рынке выменять, да я, постойте, я вам и сама заплачу…
А Зельда (умница!), говорит ей:
– Берите-берите, Ольга Францевна, для меня это только в удовольствие. Но извините за нахальство: я через окно там у вас заприметила «Зингер» в нише, в углу гостиной. Если допустите до него, я вас с ног до головы как куколку обошью! Я и пальто умею, и сумочки, и шляпки. Всё, что душа ваша пожелает…
– Ах, то-от «Зингер»… – хозяйка отмахнулась. – Ну что вы! Это ещё моей бабушки машинка, просто так стоит, для памяти. Бабушка была гувернанткой в семье самого Кауфмана, Константина Петровича, генерал-губернатора Ташкента. Нет, тот «Зингер» лет тридцать уже не работает.
– Ничего, заработает как миленький, – в ответ ей Зельда. – У моего мужа в руках и полено станет человеком.
И что же? Как сказала, так и вышло. Правда, с «Зингером» Абрахаму пришлось-таки повозиться, пришлось даже выточить на станочке какую-то потерянную деталь, то ли шпульку, то ли нитководитель. Но в итоге «Зингер» послушно застрочил-закартавил мягким шепотком под золотыми руками Зельды: заструились под его иглой юбки для Ольги Францевны, и обористые блузки для Ольги Францевны, и изящные сумочки-клатчи для Ольги Францевны, и кокетливые шляпки для Ольги Францевны…
В утробистой глубокой спальне хозяйки, куда Зельда была допущена на примерки, обнаружились два дубовых шифоньера, вида столь внушительного, с завитками да листьями по карнизу, с выпуклыми дверцами, витыми ручками… – прямо соборы, а не шкафы, разве что не крестись на них. Широкие их полки ещё с довойны были забиты штуками, рулонами, тюками разной материи. Одного только хан-атласа восемь расцветок! Зельда обомлела от этих богатств Шёлкового пути: хоть лавку открывай. Ну, может, не лавку, а ателье… Почему бы и нет?
Но Ольга Францевна, как выяснилось, цену своему «Зингеру» положила немалую. И Зельда строчила на неё, не разгибаясь, а у той аппетиты только росли.
– Бедные мои глаза… – бормотала на идиш Зельда, пристраивая к ночи голову на мужнином плече. – Да насытится ли она, в конце концов?
Но выгладив чугунным утюгом на углях новый жакет для Ольги Францевны, ладонями оглаживая его на статной спине хозяйки, она слышала:
– Зельда, милая, а не сшить ли нам платье с кокеткой и воланом по подолу из той лимонной английской шерсти?
Однако незачем Бога гневить: Зельда успевала и для семьи кое-что нашить, а иногда и починить что-то для какой-нибудь соседки: там и тут на копейку набегало, но без копейки и рубля нет.
Как бы там ни было, первые заработки в семью принесла именно Зельда, труженица, пчёлка, преданная жена, неистовая мать… И пока Абрахам через ушлого своего дружка Амоса Волынского налаживал часовые связи и обустраивал свой закуток в нише торгового купола Токи-Заргарон – древнего шатра ювелиров и прочего мастерового люда, – Зельда, прикованная к «Зингеру» хотениями властной барыни, получала за свою работу вполне приличную плату.
Деньги ей хозяйка не предлагала – видимо, саму возможность строчить на «Зингере» считала удовольствием и поощрением; но молочница, носившая по утрам семейству Бессоновых молоко и катык, отделяла и для «выковыренных» баночку катыка, вдобавок для детей наливая большую кружку молока. А Рахим, то ли адъютант Сергея Арнольдовича, то ли повар их, то ли шофёр, каждое утро привозил на мотоцикле из ближнего кишлака пышущий жаром хурджун и, подрулив к крыльцу, вынимал из его горячей утробы и вручал Ицику и Златке по горячей лепёшке с хрустким пятачком, впечатанным в пухлую тминную мякоть.
Перепадало им кое-что и из хозяйской кухни: то восемь крупных картофелин (из вываренных очистков Зельда жарила вкуснейшие оладушки!), то целых шесть куриных лапок – тех костыликов, со скрюченными пальцами Кощея, на которых кура бегает по двору. Из лапок Кощея вышла целая кастрюля благоуханного бульона, а косточки, разумеется, обглодали, обсосали, обцеловали и облизали дети.
А однажды, после приёма гостей, Рахим занёс жильцам полную касу плова, с золотниками оранжевой моркови в перламутре текучих рисовых зёрен, с островками настоящего бараньего мяса (Златка насчитала целых пять кусочков баранины!). И не раз уже Ольга Францевна присылала с Рахимом блюдо горячей – прямо из тандыра! – поджаристой, божественно благоухавшей тыквенной самсы. Когда поспел тутовник (в саду росли несколько старых тутовых деревьев), детям разрешили влезть на них и собрать по большой миске белых и чёрных ягод.
2
Все обитатели огромного двора хозяйский дом именовали Домом
