Кир-завоеватель - Владимир Максимович Ераносян
Орда умела хорошо уходить от преследований, всадники кочевников не имели никакой нагрузки, кроме колчана со стрелами. Снимаясь со становища, массагеты оставляли даже медные панцири своих лошадей. Они умели превращать свои кибитки в непреодолимые для колесниц баррикады и, действительно, были до отчаяния бесстрашны.
Армия Кира, перейдя Аракс, не имела даже смутного представления о том, с кем ей придется столкнуться…
Глава 29. Колчан на кибитке
Кир с основным войском остался на безопасном берегу Аракса и развернул лагерь на крутом склоне. Он отправил к овдовевшей царице Томирис послов, сам же стал ждать прибытия основных обозов с провизией…
Бородатые персидские послы принесли в стан массагетов щедрые подарки. Они смотрели на кочевников в остроконечных шапках свысока и пребывали в полном недоумении, задаваясь вопросом: «Зачем этому неорганизованному воинству в пестрых одеждах, к тому же возглавляемому женщиной, сопротивляться грозной армии самого Кира? Не лучше ли принять почетные условия сдачи, заплатить дань в сто талантов золота, похоже, у скифов его навалом, а этой воительнице почивать на лаврах жены самого могущественного человека в мире, слава которого ярче самого Солнца?»
– Передайте своему царю: пусть он царствует в своих пределах, считает своих наложниц-рабынь женами и не посягает на свободу вольного народа. Ему не закрыть наше Солнце своей тенью. И лучше ему не строить мосты и не переходить Аракс!
Скифский толмач, посоветовавшись с умудренными опытом старейшинами, переводил дерзкие слова царицы не совсем точно. Он делал это сознательно, чтобы не раздразнить персов. Из осторожности он пытался смягчить смысл слов Томирис, сказав, что царь Кир – блистателен, но нельзя сравнивать его с солнцем, ведь от солнца не исходит тень, как от человека.
Персы все равно восприняли перевод по-своему: «Дикарка посмела назвать царя тенью…» Их миссия провалилась, войне не миновать… Она осмелилась оскорбить самого Кира! Послы перестали выбирать выражения:
– Значит, царица собирается запретить великому Киру строить переправы? Собирается остановить непобедимую армию, которая может выпить Аракс, если захочет царь, и переправиться по суше, хотя бы для того, чтобы научить варваров не есть, а уважать своих стариков…
– Я слышала уже эти байки про наших стариков, которых мы едим… Если б это было так, первыми, кого я бы съела, были присутствующие здесь старейшины и переводчик. Про вас же ходят другие легенды – поговаривают, что вы пьете не воду, а кровь. Если это так, то войско Кира не выпьет Аракс, а если перейдет его, то я напою его кровью досыта! Так и передайте своему царю! Если он все же перейдет реку, то мы снимемся со своих пастбищ и уйдем на расстояние трех дней. Когда в степях не будет ни души, его встретит ветер и ослепит глаза быстрее солнца. Наши воины будут появляться из песочной пыли и разить вас до тех пор, пока вы сами не уйдете обратно! А после настанет наш черед перейти реку. И пусть ваш царь знает, что лучше будет его вассалам уходить из своих городов так же далеко, как это сделаем мы. Мы будем являться, как песчаная буря, как дикий табун, как степной орел, который может заклевать вашего изнеженного сокола, – сказала Томирис послам и вышла из шатра.
– Царица сказала, что не хочет кровопролития, и позволит персам перейти через Аракс спокойно, не строя мостов, а мы отведем своих людей на три дня. Царица не хочет войны. Она жаждет мира. – У толмача дрожали губы, но его переводу больше никто не верил.
Послы все поняли. Не было никаких сомнений в том, что именно они передадут Киру…
Томирис пребывала в гневе и не находила себе места. Переговоры продолжались без нее. Послов отпустили живыми. Надежда на мир еще не умерла. Она не знала, какая стратегия лучше: показать воинственность или сговорчивость, как предлагали старейшины.
Если бы рядом был сильный мужчина, способный объединить все племена саков и массагетов в единую армию! Вот тогда бы появился шанс одолеть персов и мидян. Ее Рустам не смог этого сделать, да и ей не под силу…
– Что хотели послы, матушка? – спросил у матери вернувшийся с охоты Спаргапис. – И почему ты не позвала меня в шатер на переговоры, как остальных?
– Твои уши не должны слышать, как твою мать унижают непристойными предложениями… – Томирис провела ладонью по щеке сына, пристально глядя в его горящие глаза. – К тому же я все еще надеюсь, что дело закончится миром, чего не случилось бы точно, если бы ты не сдержался и изрубил в клочья персидских послов.
Рыжая борода Спаргаписа отросла совсем недавно и еще не успела принять симметричные формы. Юный возраст был причиной его безудержной лихости.
По росту единственный сын царицы массагетов вышел в своего погибшего отца, сака Рустама, и выглядел великаном. Однако большой рост для наездника зачастую является помехой, особенно для тучного и несноровистого.
Спаргапис в детстве был пышкой. С возрастом, конечно, вытянулся, но полностью избавиться от живота не вышло. А ведь он не хотел уступать доблестным воинам ни в чем – ни в скачках, ни в бое на мечах, ни в метании копья. Старейшины рода с удовольствием наблюдали за успехами царевича. Не все выходило, но к своим семнадцати годам он уже соревновался с наиболее ловкими почти на равных, и это вызывало гордость у его матери.
Но в одном юноша все же пока не преуспел – Спаргапис не научился быть хладнокровным, рассудительным и спокойным в самый важный момент, когда главным оружием становилось терпение.
– Но теперь, когда они ушли, ты можешь сказать, какую обиду нанесли моей матери персы, что даже ты, умеющая сохранять самообладание, так разгневалась? – настаивал сын.
– Они явились с предложением от царя Кира, который, по их словам, хочет видеть меня своей женой, – улыбнулась Томирис и добавила: – Одной из своих жен… Эти олухи искренне удивились, когда я отвергла это выгодное, по их мнению, предложение словами, что женщины нашего племени сами выбирают своих мужчин. Я сказала, что недостаточно повесить колчан на моей кибитке, к тому же даже это бесхитростное действо персидскому царю исполнить не под силу.
Сын звонко засмеялся, представив, как перс с длинной черной бородой пытается исполнить древний обычай и неуклюже вешает свой колчан со стрелами на кибитку какой-нибудь женщины из их племени, а та в ужасе выбегает и зовет на помощь первого попавшегося воина, чтобы тот высек пришельца плетью и отогнал подальше от становища, а лучше – зарубил
