Легионер. Книга третья - Вячеслав Александрович Каликинский
— Не надо мне «тыкать», господин надзиратель! Мы с вами не кумовья…
— Гордая, значит, — констатировал чиновник. — Ну тогда мне остается напомнить вам про правила нашего «курорта». В сожительницы, полагаю, вы не попадете-с! Ежели обитать будете у родственницы в Александровске, поста не покидать ни при каких обстоятельствах. Завтра в семь утра явитесь в карантин на перекличку, доложите надзирателю адрес своего проживания. И так — каждое утро. Отсутствие на перекличке либо попытка покинуть пост приравниваются к побегу. Тогда уж не обессудьте, мадам: попадете в камеру. Завтра же вам выдадут казенный провиант. Довольствие здесь получают на месяц вперед — крупа, немного муки, соленая рыба. Настоятельно рекомендовал бы, мадам, явиться на перекличку с носильщиком, чтобы не бродить по посту с тяжелыми мешками. Несподручно, говорят, — и чиновник снова злорадно захихикал.
Намек на то, что Сонька выглядела старше своих тридцати пяти лет и по этой причине вряд ли будет востребована в качестве сожительницы, был достаточно прозрачен. Тюремный чин, донельзя довольный тем, что вот так, запросто и свысока беседует со знаменитой аферисткой, ожидал испуганных вопросов типа: а что же мне, бедной, делать теперь? И не дождался.
— Не извольте беспокоиться, господин начальник, — спокойно ответила Сонька. — Жилье в посту я еще до ночи сыщу, а за провиантом завтра кого-нибудь пришлю.
— У мадам есть средства? — насторожился надзиратель. — По закону это воспрещено!
— У меня нет денег, но есть друзья повсюду, господин начальник. В том числе и на вашем острове. Неужели вы не знаете русской поговорки: не имей сто рублей — и так далее?
— Как знаете, мадам. Я вас более не задерживаю, — чиновник побагровел, но сдержался, небрежно сдвинул в сторону арестантки ее нехитрые пожитки. И крикнул вслед все-таки, не сдержался:
— Хоть ты и Сонька Золотая Ручка, а правила у нас для всех едины. При встрече с начальством за двадцать шагов с тротуара сойти, поклониться непременно.
Покидав в мешок скудные пожитки, Сонька покинула канцелярию, и, не обращая внимания на откровенно любопытные взгляды писарей и мелких чиновников, вышла за дверь. Без жалости, холодно оглядела дожидавшихся своей очереди товарок с парохода. По существовавшей на острове неписанной традиции прибывших сюда для отбытия наказания особ женского пола оставляли на воле. Тех, кто помоложе и посмазливее, сразу разбирали в сожительницы зажиточные поселенцы, успевшие «подмазать» начальство. Старухи и немощные арестантки были предоставлены самим себе: пригреет кто — их счастьишко. Не пригреет — ходи по людям, проси милостыню Христа ради, или нанимайся для прокорма на самые грязные и тяжелые работы.
Вдоль сарая, как водится, фланировали разодетые «соискатели» сожительниц — «женихи». Накануне они уже все пороги в канцеляриях оббили:
— Ваше высокоблагородие, явите начальническую милость, дайте сожительницу!
— Это, брат, прежде было, что баб без ихнего спроса раздавали. Теперь только дозволяют брать. По согласию!
— Ну дозвольте взять бабу. Уговорю какую ни есть, всё едино!
— Да зачем тебе баба? Ты же пьяница, игрок!
— Помил-те, ваше высокоблагородие! Для домообзаводства!
— «Для домообзаводства»! — передразнивал «соискателя» чиновник. — Знаю я твое домообзаводство — тут же «на фарт» отправишь бабенку!
Вышедшую из сарая Соньку «женихи» удостоили лишь беглым взглядом. «То ли знают, кто я, то ли действительно постарела, — невесело подумала она. — Ладно, как бы там ни было — сожительство с кем попало в мои планы не входит!»
Никаких родственников у Соньки на Сахалине не было, да и быть не могло. Этот ход подсказал ей тот же Семен Блоха: проверять наличие родства никто не станет, зато «фатеру», мол, сыщешь по своим надобностям.
Буквально через несколько шагов она нашла небольшую стайку мальчишек, которые отличались от материковских оборванцев лишь необычно серьезными и даже какими-то взрослыми лицами. Поманив мальчишек поближе, Сонька заговорила специальным голосом классной дамы — звучным, строгим и в то же время привлекающим:
— Мальчики, я ищу квартиру с одинокой пожилой и чистоплотной хозяйкой. Желательно, чтобы она хорошо стряпала. Поможете — денежку получите. Ну как — по рукам?
Через четверть часа — поселок был совсем не велик — Сонька уже сговаривалась с хозяйкой, гренадерского роста бабой в таком же сером, как и у нее, грубом платье.
— Хорошо, пусть будет два рубля в месяц, с твоими дровами. Стряпня — еще рубль, за продукты буду платить по мере необходимости. Как тут с продуктами, кстати? Можно ли купить свежую телятину? Дичь?
— Коли деньга водится, все купить можно, — усмехнулась баба, бережно приняла в лопатообразные ладони три рублевые бумажки и ушла их прятать.
Решив вопрос с жильем, Сонька, не задерживаясь, вышла на улицу, к ожидающим ее оборванцам. Выдав провожатым гривенник, одного провожатого она задержала для особого поручения.
— Где-то тут есть кабак Гришки Рваного. Знаешь такого? Вот и отлично! Поди сейчас к нему и передай, что с «Ярославлем» приехала барыня, привезла ему привет с города Иркутска и просит вечером подойти к ней для разговора. Дом покажешь сам или объяснишь, как найти.
— Рваный — мужик свирепый, — шмыгнул носом посланец. — Да и к бабе нипочем не пойдёт. Ишшо и мне по шеям надает… Пойду к нему, коли чашечку винца нальешь потом!
— Во-первых, не к бабе, а к барыне, — поправила Сонька. — Во-вторых, скажешь ему, что привет с города Иркутска передает ему Семен Блоха. И что Семен очень сильно огорчится, коли Рваный не придет. И, в-третьих, детям вино пить никак нельзя. Ну, ступай, оголец!
Вернувшись в избу, Сонька прошла в отведенную ей половину, повалилась на кровать с соломенным тюфяком и стала терпеливо ждать визита Рваного.
Кабатчик, разумеется, пришел. В сенях послышался грубый голос, что-то загремело. Баба-гренадер встрепенулась, закрестилась, начала через дверь расспрашивать — кто да зачем? Вместо ответа вечерний визитер дернул дверь так, что нехилый засов, затрещав вылезающими гвоздями, тут же отлетел в сторону. Хозяйка, отскочив, тут же вооружилась здоровенной суковатой палкой и заняла оборонительную позицию.
Визитер, не обращая на дубину внимания, прошел к столу, тяжело сел, и только после этого повернулся к хозяйке:
— У тебя, что ль, Шурка, приезжая фря остановилась? Ну и зови ее, дура! Да не держись за свою щепочку, пока я те ее в зад целиком не засунул!
Сонька уже стояла в дверях, внимательно оглядывая визитера. Всё было так, как рассказывал Семен Блоха, старый вор. Росту Рваный не великого и не маленького, держался вольготно, говорил грубо. Однако прибежал на зов быстро, глаза беспокойные — значит, ничего хорошего от привезенного с города Иркутска привета не ожидает.
— Здравствуй, Григорий! — Сонька прошла
