Во дни усобиц - Олег Игоревич Яковлев
Она остановила речь отрока решительным взмахом руки.
– Рада, что он обо мне помнит, – коротко ответила вдова. – Передайте князю Владимиру, что нужды ни в чём я не испытываю. Вот думаю идти в монастырь. К его сестре, Янке.
– В монастырь?! – неприятно удивился, сдвинув чёрные брови, Лука. – Да что тебе тамо, средь инокинь, деять?! Ты вон какая! Да тебя любой князь аль король замуж возьмёт! Токмо кликни!
– Ты бы язычок попридержал за зубами, отроче! – осадила его Роксана, но недовольство её было наигранным, подумалось вдруг: «А ведь он прав! Ну конечно, князьям я, верно, не надобна, да и сама не пойду, но вот если встречу и люб он мне будет…»
Смотрела вдовая княгиня на богатыря-дружинника, и заныло, защемило сердце: «Такой мне надобен. И от ворога обережёт, и храбрый, и добрый, верно! Вон очи-то какие! Нет в них ни нахальства, как у иных отроков княжьих, ни робости, как у Авраамки!»
Пыталась Роксана одёрнуть сама себя, но не смогла. Улыбнулась лукаво, сказала:
– Оставайтесь-ка у меня на денёк-другой. Подождёт князь ваш.
Бусыга вежливо отказался, молвил, что есть у него в городе кое-какие дела, и вскорости улизнул из терема, Лука же решил остаться, тем паче что за окнами уже сгущались сумерки.
Ночью, едва в доме всё стихло, пробрался богатырь-отрок в княгинину опочивальню. Благо двери оказались незаперты.
На столе возле постели горела свеча. Роксана лежала под беличьим одеялом. Она не удивилась его приходу, не испугалась, молвила только шёпотом:
– Не знаю, что со мной творится. Мужа своего, князя Глеба, любила без памяти и до сей поры, даже мёртвого, люблю. Но тебя как увидала, добр молодец, словно огнём меня опалило! Мой ты, мой!
– А коли твой, дак увезу я тя отсель! Умчу от монахинь в чисто поле! – решительно заявил Лука, тряхнув рассыпавшимися по плечам густыми русыми волосами. – Нечего тебе здесь прозябать, за семью замками!
«Я же о нём ничего не ведаю! Может, женат! Что ж я, яко девка дворовая!» – в очередной раз пыталась одёрнуть себя вдовая княгиня, но руки её словно сами собой обвили шею богатыря.
Он легко, как пушинку, поднял её с постели, заключил в объятия и крепко, от души, расцеловал в губы. Роксана отдалась страсти, забыв о своих сомнениях.
Утром, уставшая от любовных ласк, она никак не могла уснуть. С улыбкой счастливой смотрела на спящего Луку. Она не верила, что он способен предать, покинуть её, что у него где-то может быть семья.
«Господи, да он же совсем молод! Годов двадцать, может. Грешна я, грешна, Господи! Не он, я его совратила, я с пути истинного свернула!»
Роксана встала на колени перед иконами, положила крест, долго и горячо молилась. Из глаз её текли слёзы, она всхлипывала, вытирая глаза и прерывая слова молитвы рыданиями.
Могучая сильная рука ласково легла ей на плечо.
– Полно сокрушаться, лада моя! Сей же час вели коней седлать, возок закладывать! Поедем со мной в Чернигов! Служу я там! А после… после свадьбу с тобой сыграем! Такую, что весь город гулять будет!
Роксана невольно засмеялась.
– Токмо без шума давай! – попросила она. – Не хочу так, на широкую ногу! Один раз всё это у меня уже было!
– Разумею! Тако и содеем! – легко и просто согласился с ней Лука, вмиг заставив женщину забыть все сомнения и мысли о сотворённом грехе.
– Сперва, правда, надобно мне одно дельце тут спроворить, – добавил богатырь, задумчиво почесав в затылке. – Бусыгу, гуляку сего, по корчмам отыскать. Не оставлять же его тут, в Киеве! Он такой, чуть что, по пьяни в драку лезет!
– Я с тобою пойду! Вместе его разыщем! – заявила Роксана и добавила, с нежностью взирая на крутые плечи и красивое лицо молодца: – Вот запал ты мне в душу, Лука! А почто тако, не могу понять! – Женщина задумалась ненадолго и сама себе ответила: – Потому как любовь это, пламенем вспыхнула она, озарила душу!
– Верно ты молвишь! И у меня в душе словно пламя заклокотало, как тебя увидал! Николи ранее со мною такого не бывало! – воскликнул Лука.
В сторону было отложено вдовье платье. Исчез в ларе чёрный плат. Набелённая, нарумяненная женщина в роскошном полушубке, обшитом иноземным сукном, в сафьяновых сапожках, со смеющимся взором серых с голубинкой глаз вызывала восхищение не только у Луки. Не без удовольствия ловила Роксана взгляды прохожих, когда шли они искать Бусыгу.
Бедовый парень нашёлся в ближайшей корчме. Молодой дружинник был сильно пьян и громко храпел на скамье в горнице.
Чтобы привести его в чувство, Роксана зачерпнула из широкой бадьи в ковш холодной воды и вылила ему на голову.
Бусыга тотчас вскочил, продрал глаза и осоловело уставился на неё, видно, не признав давешнюю вдову.
Роксана громко расхохоталась, засмеялся и Лука, дружески хлопнувший Бусыгу по плечу.
«Ничего себе старуха!» – подумал Бусыга, отирая мокрое лицо и замечая, насколько же эта женщина красива и какая она ещё молодая.
Следующим утром возок, сопровождаемый двумя вершниками, выехал из ворот Роксаниного дома и покатил вниз по Боричеву увозу.
* * *
С Владимиром Роксана встретилась в княжеской палате в Чернигове. Многое здесь напоминало ей о прошлом. Когда-то она примчалась сюда в зимнюю стужу ко Всеволоду, думая отдохнуть и повидать близких, сидела в кресле, пила сбитень и не догадывалась, какое зло мыслит сотворить Мономахов отец. И как он потом извинялся, и как полез её целовать, и как влепила она ему звонкую пощёчину. Почему-то от воспоминаний этих стало холодно, и хотя топили в горницах печи, Роксана не снимала с плеч бобровой шубы. Мономах, в строгом кафтане тёмно-синего цвета, под которым виднелась домотканая сорочка с вышивкой, сидел напротив Роксаны, смотрел на неё, как и в юные годы, с едва скрываемой нежностью, время от времени отводил в сторону взор, ронял скупые слова:
– Он же простой отрок!.. Ничего за душой… Не боярин, не сын боярский… Перекати-поле!.. Сегодня мне служит, завтра может уйти… Как говорят: ни кола ни двора… Живёт в гриднице… Да и… Простец он… Не для тебя…
– Да уж книги учёные с ним читать не буду! – Роксана неожиданно рассмеялась. – Ни Дамаскина[140] твоего, ни Малалу[141], ни Ареопагита[142]! Да и не надобно того! Люб он мне, понимаешь, князь!
– Люб, – повторил Владимир задумчиво, слегка сощурив глаза. – Да, тебе он люб. А ему самому лестно, верно, что со княгинею теперь живёт,
