Во дни усобиц - Олег Игоревич Яковлев
Отогнав невесёлые думы, Мономах решительно толкнул плечом дверь и перешагнул через порог палаты. Не время было предаваться размышлениям – ждали его неотложные трудные дела.
Глава 27. Пламя любви
Снег под яркими лучами солнца вышибал из глаз непрошенные слёзы. Ветви деревьев в садах покрывал серебристый иней. При дыхании изо рта валил густой пар. Да, морозной выдалась нынешняя зима.
Отряд Мономаховой дружины возвращался из стольного в Чернигов. Внизу, под кручей, застыл намертво скованный льдом могучий Днепр.
– Чей то дом на косогоре? Добротный, кирпича красного? – вопросил любопытный Бусыга, когда кони подъехали к Подольским воротам, откуда к берегу Днепра и киевскому посаду шёл крутой Боричев увоз.
– Глебова вдова тут живёт, дочь боярина Воеслава, – отмолвил кто-то из старых дружинников.
Ехавший впереди Владимир слышал разговор ратников и резко натянул поводья могучего вороного.
– Лука! – окликнул он одного из молодых отроков. – Ну-ка, отроче, повороти скакуна! Поезжай ко вдове Глебовой. Проведай, не нуждается ли в чём вдовица. Ежели в чём нужду имеет, мне после скажешь.
– Дак мне что ж, в стольном оставаться? – недоуменно осведомился Лука, могучий густобровый детина, косая сажень в плечах.
– Да, оставайся покуда в Киеве! – велел ему Мономах. – Присмотри за княгиней сей.
Он говорил, а в глазах стояла она, солнцеликая дева, как наяву видел он её лучезарную улыбку, ловил блеск серых с голубинкой глаз, восхищался её небывалой, сказочной красотой. Всё это было в прошлом, раньше всегда навевало горечь и грусть, но сейчас… сейчас он бы желал… нет, не встретиться с ней. Просто хотелось, чтобы всё у Роксаны было ладно, чтобы жила она и радовалась, чтоб забыла, отринула кручину, боль свою. Вышла бы вдругорядь замуж – ведь молода ещё и красива… Ослепительно красива. Он же, князь Владимир, любит свою Гиду и своих чад мал мала меньше. И другой жены, другой женщины видеть рядом с собой он не хочет. Роксана – это прошлое, это молодость его, это юношеская мечта. Минуло, растаяло, угасло…
Мысли князя прервал тот же Бусыга.
– Княже! Дозволь мне вместе с Лукою остаться. Вдвоём ить всяко веселей!
– Добро! Оставайся! Токмо гляди у меня – по жёнкам да по кабакам чтоб не шлялся! – строго сдвинув брови, предупредил молодца Мономах.
Вершники стали спускаться по Боричеву увозу, а Лука с Бусыгою, глянув им вослед, поворотили коней.
Засвистела в ушах вьюга, снег залеплял лица, ещё только что яркое солнце заволокли идущие с заходней стороны серые тучи.
Возле стоящего на самом косогоре кирпичного дома всадники спешились.
– И чё за нужда такая идти нам к сей старухе? – вопросил Бусыга великана Луку. – Может, в корчму сперва? Насытимся вдоволь, вина заморского глотнём, девок гулевых потискаем. Ко вдове же заутре один ты сходишь.
Лука поднёс к лицу Бусыги здоровенный, обтянутый сафьяновой рукавицей кулак.
– Али не слыхал ты, о чём тебе князь говорил?! – грозно спросил он. – А ну, живо пошли ко вдовице!
Бусыга только тяжко вздохнул. Мечтал он, раз представился такой случай, весело провести в Киеве седмицу-другую, да, видно, этот Лука решил в точности и сразу исполнить княжеское повеление.
– А с чего взял ты, что старуха она? – осведомился Лука у товарища.
– Да откель мне ведать. Думаю, однако ж, не первой молодости жёнка.
– А я вот слыхал, вельми красна сия княгиня.
– Да брось ты! Все они, как послухать, красавицы. А ты вот погляди получше на их иной раз. Что Гертруда, что Лута Святополкова, что наша киевская княгиня Анна – ить безобразны, уродливы! Да и Гида у Мономаха – ну, на лицо баска, да тоща. Неведомо, груди есть ли у ей вовсе! Не то что девки из корчмы – все кровь с молоком!
– Вот побью я тя, Бусыга, когда-нибудь за словеса такие! – пообещал ему Лука. – По мне, дак все они жёнки как жёнки! Неча хулу на них возводить! Али, думашь, слеп я, не видал их николи?
Он пожал своими широкими богатырскими плечами. Бусыга, махнув рукой, умолк.
Привязав скакунов к коновязи, отроки решительно постучали в ворота окружённого чугунной оградой дома.
…Роксана давно хотела принять постриг, но, когда явилась она к дочери Всеволода Янке, облачённая в чёрную рясу с куколем девица молвила ей так:
– Разумею желанье твоё, княгинюшка, да токмо рано ты ко мне пришла. Вот должна я в Константинополь плыть. Побываю в тамошних обителях, уставы монашеские почитаю. Да и средства немалые надобны, чтоб монастырь устроить. Не в пещерах же нам жить, яко Антоний с Феодосием. Так что подожди, сестрица добрая. Помысли лучше ещё раз, верно ли для себя решила. Иноческая стезя – она же ведь тяжкая. Может, в миру бы ты осталась?
Заронила Янка в душе Роксаны сомнения. Воротилась вдова в свои хоромы, зажила тихо, часы проводила в молитвах, всё вспоминала то Глеба, то Мономаха, то Авраамку. В волости свои отсылала тиунов, проверяла собранные дани, прошлою зимою ездила к дочери Фотинье на север. Юная дочь вышла замуж за сына одного плесковского боярина. Кажется, вышла по любви, хоть и млада совсем девица, едва четырнадцать лет стукнуло. Слава Христу, живут они хорошо. Молила вдовая княгиня Господа, чтоб послал Он дочери земное счастье, раз самой ей выпало сего счастья и радости столь немного.
Со временем возродилось в душе у Роксаны желание принять постриг. Снова надумала она идти к Янке, благо ходили вести, что воротилась княжна из Константинополя и готовится основать в Киеве женскую обитель. И тут вдруг словно снег на голову…
Двое отроков княжеских в долгих кожухах, в шапках набекрень и сафьяновых сапогах доброй работы явились к ней в терем. Словно лихим степным ветром подуло во вдовьем тереме. Они долго стряхивали с одежд снег, затем наскоро сбросили кожухи и, оба оставшись в лёгких полукафтанах, поклонились ей в пояс.
На Бусыгу Роксана почти не обратила внимания. Лука, статный, широкоплечий, настоящий богатырь, будто вмиг заполонил всю палату. Да и не только палату – как-то сразу захватил он и душу вдовы.
– Посланы мы к тебе, княгиня, по велению князя черниговского Владимира Мономаха. Вопрошает наш князь: имеешь ли в ты чём нужду? Ежели что, поможем, – басил Лука.
Несмотря на простые одежды, на вдовье платье чёрное и
