Сухбат Афлатуни - Поклонение волхвов. Книга 2
— Вам все понятно, господа? Go, make you ready[27]…
Приподнялся Гораций в костюме алхимика. С легким малороссийским выговором произнес:
— Любезный принц, хотелось бы еще узнать о журналисте Вильяме Томасе Стэде. Насколько я понял, он был все эти годы после того сеанса вашим Горацио?
Великий князь снова посмотрел в окно. Ветер смял кусты, прокрутил перед окном птицу, унес ее куда-то.
— Horatio, thou art e’en as just a man[28]… Впрочем, о нем вы лучше узнаете из газет. За эти сорок лет Горацио стал гораздо более известен, чем забытый Гамлет. Что в наш век журнализма, право, неудивительно. Мистер Стэд стал редактором влиятельной «Pall Mall Gazette», основал «Review of Review» и бюро по общению с духами. Публиковал статьи о зверствах турков в Болгарии, о детской проституции, о контактах с потусторонним миром. Пацифист, вегетарианец, борец за мир и создание Соединенных Штатов Европы. Сейчас, кстати, собирается на Конгресс мира в Нью-Йорк, по личному приглашению президента Тафта…
Лондон, 13 апреля 1912 года
Вильям Томас Стэд чувствовал, что закончит свои дни в кораблекрушении.
Десять лет назад он описал гибель гигантского корабля «Majestic». Когда писал, задыхался, ловил воздух ртом; волны рушились на него со всех сторон. Три года назад, выступая перед членами «Cosmos Club», — говорил в защиту себя от Общества физического исследования, которое объявило против него крестовый поход, — снова увидел эти волны. Оборвал чтение, побледнел, воздел руки. «Предположим, происходит кораблекрушение, я тону и умоляю спасателей об одном — бросить мне веревку. Но вместо веревки они кричат мне: „Кто вы? Как вас зовут?“ „Я — Стэд! Дабл-ю Ти Стэд! Я тону здесь в море. Бросьте мне веревку, быстрее!“ Но вместо того, чтобы бросить веревку, они все продолжают кричать: „Как нам узнать, что вы действительно Стэд? Когда вы родились? Как звали вашу бабушку?“».
Он — действительно В.Т. Стэд, появившийся на свет 5 июня 1849 года. Ему шестьдесят два года. Он сидит в просторном кресле, рядом — стакан кипяченой воды.
— Я рад, мистер Sery, вы делаете большие успехи в автоматическом письме.
На диване сидит русский — смесь обезьяны и ангела. Серая тройка, мягкие губы, глаза навыкате. Выразительнаяформаушей.
— You can call me «Mr. Gray», — говорит русский. — «Sery» in Russian means grey colour[29].
Английский его, конечно, слабоват. Немецкий акцент, палатализация. Впрочем, и у покойной Блаватской английский был не блестящим.
— Я предпочитаю называть моих русских друзей их русскими именами, — говорит В.Т. Стэд. — К тому же Грей… Но если хотите, могу называть вас Грей. Я слышал, что Дориан Грей… что книга моего бедного друга Оскара очень известна в России.
— You know vehr gut the situation in our Russian literature[30], — гость заерзал на диване.
— Я стараюсь следить за всем, что происходит в России. Не желаете ли сигару?
Mr. Sery желал. Жадно закурил.
Этот русский ему не нравился; пожалуй, не стоило тратить на него время перед отъездом. Русские вообще его не сильно интересовали, его интересовала Россия. Двадцать пять лет назад он опубликовал свою книгу «Правда о России», она принесла ему больше успеха, чем даже следующая, которая имела более широкую рекламу, — «Христос пришел в Чикаго!». Впрочем, один русский был исключением: великий князь Nicolas, так щедро оплачивавший его услуги и поддержавший его, тогда еще зеленого журналиста.
— Так чем могу быть вам полезен?
Mr. Sery отряхнул пепел и вздохнул:
— You see, I am writing a Roman… a novel. A sort of historical novel… It hab began in the mitte of the last century[31].
— О чем он? Да, кстати, вы можете говорить по-русски, мне так легче будет вас понять.
Гость улыбнулся — улыбкой человека, который хотел всем нравиться, особенно тем, кого тайно презирал.
— About the star, мистерСтэд. О звезде. Рождественской звезде. Мне казалось, что вам эта тема тоже небезынтересна.
— По роду своей деятельности я интересуюсь очень многим.
— Ячиталвашустатью «The Star of Nativity: the Secret of the Russian Middle East Diplomacy»[32] в «Review of Review».
— Да, несколько лет назад я опубликовал что-то на эту тему.
— Там вы связываете исчезновение Серебряной звезды из Храма Рождества в Вифлееме с началом Крымской войны, когда европейские державы поддержали Турцию против России.
— Припоминаю… — Взял двумя пальцами стакан с водой, сделал несколько осторожных глотков. — Видите ли, Mr. Sery, это только гипотеза. Как вам, возможно, известно, покойные российские монархи иногда удостаивают мое Бюро своим посещением. Екатерина Великая, например, надиктовала одному из моих медиумов целый манифест, «Воззвание к славянам», я его тоже публиковал…
Мистер Серый кивнул:
— Yes.
— Даже не знаю, чему был обязан такой честью. Хотя… Мертвые не менее словоохотливы, чем живые. Особенно политики и царствующие особы. Возможно, поэтому ваши покойные монархи выбирают нашу Англию с ее традициями свободы слова… У вас в России даже мертвых умеют заставить молчать.
— В той статье вы ссылались на дух Николая Первого.
— Возможно.
Мистер Серый глядел на него фосфоресцирующим глазом; в боку что-то заныло. Не хватало, чтобы на дорогу его еще намагнетизировал этот русский. Начертил перед собой мысленную пентаграмму. Пора заканчивать.
— Видите ли, мистер Серый, под моим началом трудятся четырнадцать медиумов, за три года мы имели более тысячи посещений от представителей потустороннего мира… Я же только публикую в своих изданиях наиболее любопытные случаи. Но не более того. Вы явно преувеличиваете мой интерес к русской теме.
— Хорошо. — После пентаграммы мистер Серый, кажется, скис. — Но я все-таки кратко расскажу, что мне удалось выяснить, когда я писал этот роман… этот почти документальный роман. Возможно, это вас все-таки заинтересует и вы…
— Только, если можно, кратко. Мне предстоит дорога в Саутгемптон.
— Этой историей меня заинтересовал мой друг. Мой очень близкий, интимный друг… Почему вы так смотрите? У нас были самые чистые отношения.
«Ну-ну, — подумал Стэд, глядя на ужимки своего посетителя. — Можешь рассказывать это своей бабушке».
— К тому же его жена…
— Если можно, ближе к делу, господин Sery.
— Да… Так вот, дед моего друга, некто Николай Триярский, был схвачен по делу так называемых петрашевцев, по имени господина Петрашевского, их предводителя. Было это при Николае Первом, и как раз через два года после похищения серебряной Вифлеемской звезды.
— Не вижу связи.
— Неожиданно государь заменяет казнь ссылкой в киргизскую степь, форт Новоюртинск. И там этот социалист, Триярский, знакомится с местным врачом по фамилии Казадупов. Так вот, мне удалось найти воспоминания этого врача, где он упоминает о звезде Рождества…
— И что же? — Стэд придал своему голосу как можно менее заинтересованное звучание.
Глаза гостя снова зажглись. Стэд потер занывший бок. Пентаграмму чертить не стал. На всякий случай сомкнул ладони:
— Припоминаю, я слышал об этом человеке, господин Sery. Он погиб при невыясненных обстоятельствах… Кажется, утонул.
— Как выяснилось, нет! Его столкнули с крепостной стены форта, после того как отобрали ту часть звезды, которой он обладал.
— А он сообщает, кто его столкнул? Тот самый… Триярский, или как вы сказали?
— Нет. Николай Триярский как раз в ту ночь бежал из крепости… Звездой завладел некто Маринелли, шурин Триярского.
— Шу-рин? Кто это?
— Муж жены. Простите, муж сестры. Но это другая история, сейчас о Казадупове; в своих записках он утверждает, что утром его, Казадупова, обнаружили под крепостной стеной без чувств, решили, что мертв, похоронили. При этом он, как утверждает, был почти в сознании. Довольно забавно описывает, как его отпевали и несли. Хоронили вечером, вскоре он пришел в себя и, конечно бы, задохнулся, но, к счастью, в этот момент могилу стал раскапывать вор, надеясь поживиться хоть какой-то мелочью со свежего покойника…
— Простите, мистер Серый, не могли бы вы говорить медленнее, я не все понимаю.
— Да… И вот, когда вор, это был киргизец или татарин, разрывает, открывает, и тут… От такого сюрприза у бедняги вора не выдержало сердце; Казадупов кладет его вместо себя, зарывает и начинает размышлять, что же делать дальше. Для начала он уходит с этого кладбища…
— Разумное решение.
— Но в крепость вернуться он не может! В крепости — Маринелли, завладевший той частью звезды, которая дает могущество. И он уходит совсем. От потрясений в Казадупове возгораются религиозные чувства, он делается странником, ходит по разным святым местам, последний год жизни проводит в монастыре, там и пишет свои воспоминания. Перед самой смертью просит сжечь, но рукопись почему-то не сжигают, она исчезает из монастыря, через какое-то время списки с нее начинают обнаруживаться у некоторых раскольных сект… я имею в виду… Russianschismatic…
