Презумпция вины - Анна Бабина
Когда уселись в раскаленную машину, Зоя едва не заплакала от облегчения. Пока развязывала шнурки, сломала ноготь – больно, на самой середине, – но почти ничего не ощутила. Глотала воду жадно, комками, пока не затошнило.
Ехали медленно. В какой-то момент Зоя, повернувшись, увидела, что у Константина опущены веки. Он, естественно, все отрицал, говорил, пригрезилось в неверном свете, но все равно с Зоей приключилась истерика.
Здесь, на медленно остывающей итальянской traccia, ей почудилась маленькая белая стелочка с участка дороги Староуральск – Кукуштан. «Игорь и Ольга Кочновы, 1974–2008», родители ее одноклассницы Милы, которая однажды в понедельник не пришла в школу, а потом и вовсе в класс не вернулась – ее забрали родственники из Челябинска. Стоя за дверью кухни, Зоя подслушала телефонный разговор матери с подругой. Кочновы ехали на дачу вечером пятницы – усталые, разморенные бабьим летом. Складчатая дорога умиротворяюще покачивала, давно стемнело, по радио гоняли тихую музыку…
Игорь уснул – совсем ненадолго, но достаточно, чтобы машина вылетела на встречку.
Под грузовик.
Константин съехал на обочину и легко уснул, а она, поплескав в лицо отвратительно теплой водой из бутылки, просидела два часа в темноте, вздрагивая от каждого шороха.
Разбуженный, чмокнул Зою во влажную макушку и заверил, что готов ехать. Он действительно выглядел свежо – удивительный человек!
Несколько часов прошли без приключений: душистый южный воздух лизал им лица, фары, торопясь, выкраивали из темноты куски посветлее. Зою спеленал неожиданный сладкий покой. Она уже и задремывать начала, но перед глазами снова пронеслась выбитая в камне фамилия «Кочновы» – и сон испуганно попятился.
Вдали показалась цепочка красных огней.
Пробка. Встали в хвост. Никакого движения. Константин отправился посмотреть, что происходит. Вернулся злой: на железнодорожном переезде состав сбил машину с пьяной компанией. В кашу. Ждут следственную группу… часа три, не меньше.
От отчаяния уснули оба, словно их выключили.
Проснулись от нетерпеливых гудков.
Светало.
Стоп-сигнальная змея медленно ползла вперед.
В Драйфлюссештадт влетели за пятнадцать минут до начала семинара. Долго объяснялись с тонкогубым рыжим немцем в пункте проката машин. Или он насчитал им лишнего за просрочку, или Константин не прочитал договор, или…
Зоя дышала ртом, чтобы не разреветься, как учила Яна.
Времени переодеться не осталось, и они забежали в торжественный лекционный зал в чем были – Зоя в пропыленных джинсах, Яблонский в футболке с пятном от джелато. Щурясь, Зоя высматривала стол с табличкой «Zoya Chugueva». Сжалившись, Флавицкая показала ей, куда сесть. Яблонский с каменным лицом прошагал к президиуму и уселся там между немецким профессором и Ершовой, в лицо которой лучше было не заглядывать – сожжет, как атомная вспышка. Девицы многозначительно переглядывались и закатывали глаза.
Зоя мысленно возблагодарила Бога за то, что ее доклад запланирован на завтра.
Других она почти не слушала. Очень хотелось спать, на виске и под глазом раздражающе пульсировало.
В перерыве она умылась, пригладила волосы и вытерла пятна туши.
Мирра, встретившись с ней глазами в зеркале, усмехнулась уголком недоброго рта.
Яблонский куда-то пропал. Девицы сбились в отару вокруг симпатичного немецкого ассистента и глупо хихикали. Зоя дошла до конца крытой галереи и услышала шипение, словно кто-то стравливал из баллона газ. Подошла поближе, прислушалась. Ершова.
– Что вы себе позволяете? Что вы себе позволяете, Константин Евгеньевич? Этому семинару лет больше, чем вашей… девушке. У нас давние, прочные отношения, а вы нас так позорите. В чем дело? Как вам пришло в голову…
Зою затошнило. Она вернулась в пустой зал. На полу лежали таблички и чьи-то перепутанные тезисы – ради шутки зеленоводный Инн дохнул в открытое окно. На подоконниках танцевали розовые лепестки, сорванные с вишен.
Колкое предчувствие шевельнулось внутри.
Зал заполнялся людьми.
Константин вошел вместе с Ершовой. Оба улыбались, почти не фальшивя.
Проходя мимо Зои, он подмигнул ей.
Поездка что-то сломала в них обоих.
Ушли легкость, простота, непродуманность их романа.
Константин касался Зоиной спины, и она отстранялась, словно все еще ощущала на себе пропотевшую кофточку.
Она стаскивала с него рубашку, а он оглядывался, будто из угла за ними могла наблюдать Ершова – или его жена?
Квартира матери снова выглядела нежилой.
Он все чаще сбрасывал звонки.
Все летело в тартарары.
Вдобавок никак не начиналась менструация. День, два, три. Неделя.
Тест показал одну полоску, но вековой женский страх уже засел в голове и животе – возможно, уже непраздном. Страх привел ее в женскую консультацию на первом этаже хорошенького, похожего на шоколадную плитку дома.
Внутри происходило броуновское движение женщин. Кто-то надевал бахилы, кто-то снимал, с трудом перегибаясь через круглый аккуратный живот. У кулера жадно пили воду. У регистратуры традиционно спорили; возле кабинета с табличкой «Консультация по вопросам репродуктивного выбора» тихонько плакали. Кто-то шептал в телефон нежное, кто-то – гневное.
Стенд на стене кричал в лицо: «Цель работы медицинского учреждения – охрана здоровья матери и ребенка путем оказания квалифицированной амбулаторной акушерско-гинекологической помощи до, во время беременности и в послеродовом периоде».
Послеродовый период звучал как-то особенно страшно.
Ей назначили какое-то загадочное «хэ-гэ-че», которое оказалось банальным анализом крови.
Приходите, сказали, через день за результатом.
Весь этот день Зоя промаялась. На занятия не пошла, только слонялась из комнаты в кухню, что-то безвкусное пила и ела, смотрела сквозь солнечные пылинки на улицу, закрывала и открывала окна. Ее бросало то в жар, то в холод, и она была уверена, что это – первейший признак беременности. Как и то, что хочется достать из шкафчика арахис, высыпать на ладонь, с нее – в рот, а потом кончиком языка слизнуть соль с линии жизни. Она смотрела на случайном сайте глупые видео, а потом попалось одно, про аборты, и она почему-то расплакалась, а потом еще раз – оттого, что это уж точно была беременность, и только она.
Поэтому, наверное, когда врач сказала ей, что тот самый страшный «хэ-че-гэ» (или как его?) у нее меньше пяти, и это значит – нет, она не поверила и снова расплакалась.
И пока врач расспрашивала ее о всякой ерунде («А, так вы летали? Понятно. Такое часто бывает. У стюардесс, например, сбои цикла – типичная проблема»), хлюпала и хлюпала распухшим розовым носиком.
Когда, наконец собравшись в комок (пустой комок, без ничего внутри, как оказалось), вышла из кабинета, в коридоре было еще более женно, чем в прошлый раз. Она обошла одну беременную, разминулась с другой, прыгнула влево, вправо – и таки налетела на третью, маленькую ростиком, всю круглую, хорошенькую, как яичко. Ничего страшного, к счастью, не случилось, только из папки, которую беременная держала в руках, пролился бумажный водопад – прямо Зое под ноги.
– Простите, ради бога, – прохлюпала она и бросилась поднимать.
Она собрала все документы, все маленькие бумажки, листок к листку, накрыла толстой амбулаторной картой, сровняла стопочку и, давя вежливую улыбку, хотела подать ее беременной.
Не успела.
С обложки карточки в нее выстрелили имя и фамилия: Мария Яблонская.
Ма-ри-я Яб-лонс-ка-я.
Господи боже.
Круглая, рыженькая, крапчатая Маша, которой удивительно шла беременность, протянула крошечную ручку за документами.
«Если она меня коснется, я сгорю».
Зоя отдернула руку и швырнула стопку бумаг на скамейку.
…и бежать.
Она не стала ждать трамвая.
Бежала, расталкивая людей на узком тротуаре Среднего.
Задыхалась.
Поднимала голову вверх, чтобы вынырнуть на мгновение из человеческой массы, глотнуть воздуха.
«К Яне», – крикнула вахтерше.
Не могла вспомнить фамилию подруги.
Не могла.
Ее пропустили.
Яна сидела на кровати, сложив ноги по-турецки. Со стены на Зою смотрели десятки Ян, растиражированных на разноцветных бейджиках. Яны осуждали.
– Ты что?
Зоя села, вернее осела, на пол. Кололо в боку. Она задыхалась.
– Зоя, ты что?
Яна соскочила с кровати, схватила ее за плечи.
– Ян, у тебя есть деньги? Мне надо на билет. Домой.
– Что-то случилось? Кто-то заболел? Умер?
– У Яблонского будет ребенок.
– Ты беременна?
– Не я.
– Зоя! – Яна всплеснула руками, наклонилась и обхватила ее, насколько смогла достать.
Староуральск, 2019
«Наш самолет совершил
