Елизавета I - Маргарет Джордж

– Возможно, она притворялась, – произнес врач. – Пыталась скрыть свое недомогание от вас.

– Если болезнь только начиналась, возможно, она пыталась скрыть свое недомогание от себя самой, – покачала я головой. – В конце концов, если бы мы укладывались в постель всякий раз, как только у нас где-нибудь кольнуло или стрельнуло, все постели в королевстве были бы заняты. Нет, ей, должно быть, стало плохо внезапно.

– И становится все хуже.

– Что вы имеете в виду? – воскликнул Чарльз.

– Я могу полагаться лишь на свои ощущения, но совершенно уверен, что лихорадка усилилась только за то время, что я находился в комнате.

– Может, ей нужно пустить кровь? – спросил Чарльз.

– Не думаю, что в ее случае это поможет. Я попрошу принести лед и натру ее, чтобы сбить жар. Нам повезло, что сейчас зима.

«Нам повезло». Если бы не зима, она не была бы теперь так ослаблена.

– Делайте все, что считаете нужным. Позвать кого-нибудь из других лекарей вам в помощь?

– Одна голова хорошо, а две лучше, – сказал врач. – Глупо в таких случаях отказываться от помощи. Я пойду посмотрю в своих записях, возможно, есть средства, которые я упускаю из виду.

Он откланялся и ушел.

Я обернулась к Чарльзу.

– Давайте пойдем к ней. – Остальные фрейлины опасливо зашевелились, но я велела им: – Пожалуйста, ждите здесь.

Кэтрин лежала на постели. Волосы ее слиплись от пота. Она была в сознании и при виде нас даже слабо улыбнулась.

– Простите меня, – прошептала она.

Мне пришлось подойти поближе, чтобы расслышать слова. Даже с расстояния в фут я ощущала, какой от нее исходит жар.

– Почему больные вечно извиняются? – сердито произнесла я. – Вы не совершили никакого преступления.

– Кроме того, что не могу служить вам, – сказала она.

– Вы прекрасно справлялись с обязанностями сегодня утром. И через несколько дней снова будете готовы к этому.

Она с усилием сделала вдох:

– Возможно, не так скоро.

– Кэтрин, у нас чудесные новости. Ирландская война окончена.

Она лишь молча взглянула на меня с таким выражением, будто не поняла моих слов. Или будто ей было все равно.

– О…

– Мы с Чарльзом вне себя от восторга. – Я бросила взгляд на ее мужа, бестолково топтавшегося у постели.

– Да, – пробормотала она, закрывая глаза. – Я очень за вас рада.

– Радоваться надо за Англию, – поправила я.

– И верно.

Глаза ее так и остались закрытыми.

Чарльз сжал ее пальцы, погладил по руке:

– Дорогая моя, откройте глаза.

Она попыталась, но веки ее, казалось, были налиты свинцом.

– Простите, – прошептала она. – Мне… нужно… поспать.

Я протянула руку и коснулась ее лба – горячего, как печка. Я отдернула руку.

– Боже правый! – воскликнула я (как можно быть настолько горячей и до сих пор оставаться в живых?). – Воды! Принесите воды!

Мы с Чарльзом вдвоем приподняли ей голову и попытались напоить, но она не могла ничего проглотить.

Меня охватил страх. Я обвела комнату взглядом, и мне вдруг померещилось, что в ее затененных углах притаилась тьма, готовая выползти и заявить свои права на Кэтрин.

– Давайте перенесем ее в боковую комнатку. Там ее никто не побеспокоит, – сказала я.

Как будто смена комнаты могла изгнать из опочивальни призрак смерти. Призвали слуг, кровать подняли и перетащили в маленькую комнату. Кэтрин провела там многие часы, смеясь и раскладывая мое белье и воротники.

Вернулся врач с полной бадьей льда и принялся растирать острыми ледышками ее руки и ноги. Одна тонкая сосулька оказалась просто идеальной для этой задачи: ее хватило целиком на одну ногу. Кэтрин стонала и вскрикивала: «Холодно, холодно, холодно!» – но не шевелилась.

Чарльз, стоявший у ее постели, разрыдался. Я взяла его за руку и вывела в большую комнату.

– Ей конец, ей конец, – плакал он. – Она перешла ту черту, из-за которой нет возврата. Она уже там.

– Нет, Чарльз! – яростно возразила я. – Дайте льду сделать свое дело. Когда я слегла с оспой, меня уже похоронили. Но я вернулась.

– Вам было двадцать девять. А ей уже под шестьдесят.

– Она сильная.

– Не такая уж и сильная, – снова покачал головой Чарльз. – Она многое от вас скрывала.

Из комнаты вышел врач:

– Она слабеет. Я не могу напоить ее, а без этого она очень быстро потеряет с потом всю влагу.

– Что у нее? – воскликнула я. – Это потливая горячка?

– Не знаю, – развел руками врач. – Я никогда не видел ее своими глазами. Ее не было в Англии двадцать пять лет.

Он что, так молод? Зубы Господни, неужто мне служат одни дети?

– Но разве не она вызывает такой резкий упадок сил и сильнейший пот?

– Так говорят, – пожал он плечами.

– Некоторые выздоравливают от потливой горячки, – сказала я Чарльзу. – Я таких знаю.

– Немногие, – всхлипнул тот. – Болезнь собрала тысячную жатву в Лондоне, Оксфорде и Кембридже. Половину студентов выкосила.

– Может, это не потливая горячка. Может, она просто съела что-то не то.

Но я ела все то же самое и прекрасно себя чувствовала.

Кэтрин застонала за дверью, и мы кинулись в комнату. Постель насквозь промокла от пота, на простынях темнели влажные пятна.

– Ох, моя дорогая. – Я погладила ее скользкий лоб.

Я кормила Бёрли с ложки в его последние дни. Я видела Уолсингема на смертном одре. Но никогда я еще не видела коллапса такого стремительного и полного, как этот. За те несколько минут, что мы провели за дверью, Кэтрин стало намного хуже.

Прибыл молодой помощник врача, однако оба они могли лишь беспомощно стоять в ногах кровати.

– Давайте устроим ее поудобнее, – сказал один. – Нужно снова перестелить белье.

Я опустилась на колени перед кроватью. Если время ее на исходе, я должна использовать его, чтобы сказать все, что мне хотелось. Потому что «потом» может не быть.

– Моя дорогая компаньонка, моя кузина, прошу вас, не торопитесь уходить. – Я взяла ее за руку, горячую, как уголь. – Я стольких уже потеряла, я не могу потерять еще и вас.

Ее рука слабо сжала мою в ответ. Веки затрепетали и поднялись.

– Мои ноги куда-то ускользают. Меня затягивает вниз, в черную пропасть. Честное слово, я не хочу уходить. Помогите мне. Держите меня. Я хочу остаться здесь!

Я стиснула обе ее руки:

– Я держу вас. Держу. Я никуда вас не отпущу.

– Они тянут… тянут… я ускользаю…

Я усилила хватку:

– Нет, нет! Вы здесь. В постели. Вы лежите ровно. Никто никуда не ускользает. Это всего лишь дурной сон. – Я огляделась по сторонам. – Вы в комнате. Вы здесь. Прямо за нами водяной шкаф Харингтона, над которым мы