Вечная мерзлота - Виктор Владимирович Ремизов
Вместо паспорта в кармане лежала справка от Строительства-503 МВД СССР.
«Выдана гражданину Белову А. А., уроженцу..., русскому, осужденному народным судом Ленинского района города Красноярска по статьям 56-30 УК РСФСР к лишению свободы на два года, в том, что он отбывал наказание в местах заключения МВД по 10 июня 1952 года. Освобожден по выписке от 13 июня с применением-отработкой неотбытого срока наказания на предприятиях речного транспорта МВД СССР...»
Его освобождали от наказания «в связи с изменением обстановки». По этой справке он должен был еще полтора года отработать на «Полярном». Прилагалась и целая инструкция, определяющая размеры его свободы. «Ночевать только на буксире; не выезжать за пределы Игарского района; не посещать места проведения массовых и иных мероприятий и не участвовать в них; не изменять место пребывания и место работы без согласия надзорных органов...»
В случае нарушения любого из пунктов два года отработки превращались в четыре года лагеря.
Макаров появился поздно вечером. Обнял. Впервые в жизни крепко прижал к себе Сан Саныча, погладил по исхудавшей спине. Рассматривал, словно не узнавал. Повариха накрывала в столовой на верхней палубе, слышны были запахи и как она беззлобно ругается на матроса. Катер, медленно маневрируя, выходил из затона в Енисей. Ночной город переливался огнями по воде.
— Ну пойдем, капитан, пойдем выпьем. Все у тебя позади, будем надеяться...
Они уселись напротив друг друга. Столовая была ярко освещена, стол накрыт так, будто тут не двое собирались ужинать. Сан Саныч посмотрел с вопросом, но начальник пароходства уже наливал коньяк. Вдруг остановил руку.
— Я и не спросил, может, тебе водки?
— Все равно, Иван Михайлович, — хмуро усмехнулся Белов, — я давно не пил...
— Ну да, — Макаров поднял рюмку. — С возвращением в ряды товарищей!
Выпили. Закусывали. Макаров тут же сунул в рот папиросу:
— Тут за тебя целая битва была. Они громкое дело затевали, многие пошли бы... вон, повариху мою и ту допрашивали... Я в Москву летал, ты министру нашему понравился... — начальник пароходства посмотрел пристально. — Ты, капитан, крепким мужиком оказался! Если бы оговорил нас, все сидели бы! Били же тебя?!
Сан Саныч смотрел тревожно.
— Что молчишь?
— Били, — кивнул, — вы откуда знаете?
— Начальник УМГБ по Красноярскому краю снят. Твой следователь понижен в звании и должности и переведен куда-то, чуть ли не на Диксон. Там много голов полетело, знаешь, как это у них бывает! Давай выпьем, нам просто повезло, чего уж там! — Он плеснул рюмку в рот. — Они на тебя как на молодого партийца и орденоносца главную ставку делали. Ты на суде должен был раскаяться и главным обвинителем выступить.
— Я этого не знал.
— Я смотрел твое дело. Начальником Управления назначен мой однокашник по училищу. Подгозин Федор Иванович. Ты что завял?
— Я? Ничего.
— Вспоминать не хочется? Крепко досталось?
Сан Саныч только мотнул головой, все думая о чем-то.
— Выпей, что ты?
— Они меня обоссали! — тихо выдавил сквозь зубы.
— Что? — не поверил Макаров.
— Избили так, что я ничего не соображал... и обоссали. Я на полу лежал...
— Вот, блядь, скоты! Это кто? Антипин этот?!
Сан Саныч мотнул головой.
— А кто? Надо заявление писать! Надо найти, кто это сделал!
Белов поднял тоскливый взгляд на своего начальника.
— Не хочешь?
— Не верю! — Белов влил в себя спиртное, подышал и прикурил папиросу. — Не верю я больше, все так запутано... это страшнее, чем моча.
— Кому не веришь?
Белов молчал, сосредоточенно затягиваясь куревом.
— Никому, — он твердо посмотрел на Макарова. — Все фальшивое.
— А мне веришь?
— Я не про вас.
Макаров хотел сказать что-то еще, но не стал. Сидел, напряженно постукивая кулаком по столу. Потом заговорил почти спокойно:
— Трудная нам с тобой, Сан Саныч, жизнь выпала. Врагу не пожелаешь, а мы как-то умудряемся ее любить. Нас через сто лет изучать будут. Как особую породу людей. Породу, которая хотела сделать хорошо — всех, весь мир новой дорогой осчастливить! А делала, как получалось... Они через сто лет будут думать, как мы могли так криво жить?! Пальцем на нас будут показывать — боком, мол, ходили да раком, черное называли белым, подлецов героями, а героев уничтожали, как врагов. Да еще следили друг за другом! И будут правы... — Он помолчал и добавил: — А мы еще как-то живы. Работаем, улыбаемся, водку вот пьем... У меня жена в лагере. Семь лет уже. Как я живу?!
Сан Саныч глянул с удивлением.
— Меня не смогли, ее взяли, чтобы тявкал поменьше. Трудно там?
Сан Саныч молчал, пожал плечами:
— Трудно бывает, когда ты что-то сделать можешь... Последний раз меня в ШИЗО посадили, мороз в камере, а у меня сил уже нет. Ничего уже не хотел, лег на ледяной пол и улыбаюсь, радуюсь, как будто к Богу, к его груди прислонился. Сейчас остыну, думал, и больше уже не встану.
— Ты что, в Бога поверил?
— Не знаю.
— И чем кончилось?
— Не помню, в медпункте очнулся.
— Сильно голодал? — Макаров разлил по рюмкам. — Кожа да кости...
— Все время, даже во сне жрать хотел... этого вы не поймете... — Сан Саныч выпил, сморщился и заговорил нервно. — Там все бессмысленно, вот что страшно! Из Игарки — сорок километров по морозу пешим этапом! Зачем? Вон машины стоят! Нет. Пешком! Без сил, голодные, сзади трактор с санями, так на них конвой и блатари едут. В карьере — никакой техники! Кирка да лопата! И есть норма выработки, и хлеб дают по выработке. Зачем все это? Ради какой идеи?! Люди, которые здесь хотели работать, очень хотели, там не хотят совсем! Их заставляют! Потом — кормят или не кормят, бьют...
— Ты что же, в обычном лагере сидел?
— Бывают и хуже, дело не в лагере... Там люди в скот превращаются! — Сан Саныч замолчал, посмотрел на Макарова, понимает ли. — Начальство издевается, как над скотом, между лагерниками отношения не лучше, блатные не работают, заставляют работяг за них пахать... с
