Хитон погибшего на кресте - Геннадий Михайлович Левицкий
Пилат помнил о последних днях «иудейского Царя». Он чувствовал себя бесконечно виноватым в тех днях и часах нестерпимых мук Человека, теперь идущего ему навстречу. Но страх внезапно исчез: величественное и благородное видение источало доброту, это была не жертва-призрак, пришедшая в ночном кошмаре терзать убийцу. Пилат явственно видел, что Иисус ничего плохого ему не сделает.
– Ты не умер?
– Нет. Я все также буду заботиться об этом мире, и никогда не умру.
– Почему Ты не приходил ко мне раньше? Почему Ты не остановил мою руку, когда она подписывала смертный приговор. Ты же мог…
– Я исполнил все, ради чего пришел на землю. Нельзя дольше оставаться Вечному среди тленного.
– Ты приходил спасти мир? Но Ты его не спас.
– Я рассказал об Отце, о том, что Он помнит о своем создании и заботится о своих детях. Спастись может только сам человек – я указал путь спасения.
– Ты придешь еще на землю?
– Я на земле, и в воде, и на небесах. И буду помогать каждому, кто нуждается в помощи. Ее примет каждый, кто будет со Мной, кто ее увидит. Каждому Я дам спасение, кто придет за ним.
– Тебя увидят люди?
– Иногда Я буду приходить в этот мир. Ты видишь Меня.
– Это же сон, – разочарованно произнес прокуратор.
– Сон – это часть жизни. Я буду приходить, когда вера в Меня ослабнет. Все увидят Меня, когда земля окончит свою жизнь.
– Ты хочешь сказать, что не будет ничего на земле, и сама наша планета исчезнет?
– Да. Придет время, и она умрет, пройдя свой путь, как проходят его люди. Но ни один человек не исчезнет бесследно; даже тот, чьи кости давно истлели.
Путь к спасению
После того рокового дня Пилат впервые проснулся без ужаса только оттого, что проснулся. Он продолжал лежать долгое время. В памяти одна за другой всплывали картинки из далекого детства. Он ловил себя на мысли, что, пожалуй, впервые за десятилетия он проснулся в состоянии того безмятежного покоя, которым обладал в возрасте несмышленого мальчишки.
Он видел заботливую мать, отца, который был строг к его шалостям, но всегда искренне с гордостью радовался его первым успехам. Он видел своих друзей, с которыми после занятий с домашними учителями-рабами купались в ближайшей реке. Казалось, он наяву строит с приятелями плотину, чтобы сделать глубже ручеек, который можно перейти вброд, не замочив колен. Какое это удовольствие: стоять под водопадом, сооруженным своими руками!
Потом мальчишки руками ловили рыбу в норах под берегом. Понтий помнил свой детский страх, когда рук касалось что-то живое. Он боялся вместо рыбы вытащить из норы змею, не доверяя убеждениям старших товарищей, что в реке змеи не живут. Он вспомнил, с какой гордостью он принес домой свою первую рыбину. Помнил, как попросил ее приготовить и с каким наслаждением он ел это блюдо. Рыба была не очень большой, но малыш разделил ее на три равных части – две из которых достались матери и отцу. Родители даже прослезились, кушая добычу Понтия. Вкус этой рыбы прокуратор, казалось, ощущал во рту и сейчас…
Еда… Проклятая еда… Ее как не было, так и нет. Воспоминание о вещи, которая в прошлой жизни никогда не заботила Пилата, вновь повергло его в уныние. Мысли о смерти снова стали заполнять его мгновенно тяжелеющую голову. Пустынный странник чувствовал, как что-то темное пытается проникнуть в его душу и вытеснить оттуда все светлое, которое только что владело им.
Пилат с грустью подумал, что он не взял с собой ни меча, ни кинжала. Ими пользовались римляне, когда чести угрожала опасность. Он обдумал и самый позорный для римлян способ расстаться с жизнью. Но и он оказался неисполнимым: у него не имелось веревки, и даже если бы она отыскалась, зацепить не нашлось бы за что.
Надо выбираться из пустыни, хотя бы для того, чтобы окончить жизнь. Пилат окинул свою внешность оценивающим взглядом: белая туника теперь приобрела непонятный серый цвет, пятна крови на свисающих лохмотьях чередовались с зелеными следами раздавленных растений. «В таком-то виде прокуратору придется выйти к людям, чтобы опозориться перед тем, как найти способ остановить жизнь?» – невесело усмехнулся Пилат.
В раздумье он вырвал одинокое низкорослое растение. Прокуратор отряхнул с него пыль и положил в рот. Корень оказался не таким горьким, как предыдущие. Пилат машинально съел его, затем попробовал листья. Чуть кисловатые и сочные – они напомнили заячью капусту, которую в детстве он с удовольствием ел в ближайшем лесу.
Следующие несколько часов он потратил на поиски съедобного растения, чудом встречавшегося среди раскаленных бесконечных песков. Тем временем закончился день. Поиски нужного растения изрядно утомили Пилата, и он уснул мгновенно, несмотря на то, что днем его голову заполняли тяжкие думы.
Он снова пришел во сне.
– Я ждал Тебя, – признался Пилат.
– Я знаю, люди всегда обращаются ко Мне, когда плохо, и часто забывают обо Мне, когда случается радость. Помощь получают не все…
– Меньше всего я достоин Твоего внимания, а о помощи просить не смею, – промолвил, опустив глаза, Пилат.
– Иерусалимские священники часто повторяют: «Слова человека, в котором есть страх Божий, будут услышаны».
– Помоги мне умереть… Ведь жизнь и смерть в Твоей власти…
– Нет. Это время не пришло. Ты не прошел весь земной путь. Нельзя прекращать раньше времени то, что подарено Творцом.
– Разве достоин оставаться на земле тот, кто сделал Тебе столько зла? Так накажи меня, умоляю…
– Мне нужна не жертва, но раскаяние. Я его вижу, а значит, ты прощен.
– Не понимаю… – растерялся Пилат. – Почему Ты приходишь ко мне в мгновения моего полного ничтожества? В мире столько достойных людей, которые призывают Тебя.
– Потому что Я призываю к себе не праведников, но заблудившихся и ищущих путь из тьмы. Врач нужен больным, но не здоровым. Отец послал Меня спасать погибающих. В помощи нет нужды тому, кто нашел дорогу в Царство Небесное.
– Я же ничего не сделал, чтобы вымолить Твое прощение.
– Сделал очень многое. Ты не пытался сейчас переложить вину на иудеев, отправивших меня на крест.
– Их судить будешь Ты, если виновны. Моя вина столь велика, что я не вижу чужих, – признался прокуратор.
– Ты вспомнил детство. Оно стало близким тебе.
– У меня было достаточно времени, чтобы вспомнить всю свою жизнь, – признался Пилат.
– Детям
