Хитон погибшего на кресте - Геннадий Михайлович Левицкий
Мессия – страдалец!.. Казалось, этого нельзя было принять, понять, вместить. Мало кто из людей Ветхого Завета решался вслух говорить о возможности столь невероятной. Она представлялась кощунством. Но слово было сказано и запечатлено в Писании, оставляя людей в смущении и соблазне.
Иудейские толкователи обходили это место, как бы стараясь забыть его. Иисус же, напротив, изъяснял Свою миссию, ссылаясь на пророчество о Слуге Господнем. “Ныне исполнилось Писание это перед вами…”
Он проходил по земле, не покоряя людей очевидностью Своего могущества. Он был умален в глазах “века сего”, сохранив этим неприкосновенной человеческую свободу. Не рабов, а сынов искал Иисус, братьев, которые бескорыстно полюбят Его и пойдут за Ним, презираемым и отверженным. Если бы Мессия явился “во славе”, если бы никто не смог отвернуться от Него, это было бы принуждением. Но Христос учил иному: “Вы познаете истину, и истина сделает вас свободными”.
Ради свободы человека Он заключил Себя в границы тленного, Он стал в те дни “менее Отца”, Он нуждался в пище и отдыхе, Он закрыл от Себя грядущее и на Себе Самом пережил всю скорбь мира. Ремесленник из провинциального городка, окруженный людьми невежественными и зачастую носящими клеймо порока, Он проводил Свои дни среди бедняков, мытарей, блудниц и прокаженных. У Него не было ни вооруженных отрядов, ни влиятельных союзников. Это ли Мессия, о Котором веками грезили люди?»
Пустыня
Сумерки, опустившиеся на Иерусалим, прошли. Снова ярко светило солнце, как ни в чем не бывало город шумел и жил своей жизнью. Уличные торговцы собрали разбросанные стихией товары, и теперь оттирали их от пыли и раскладывали на лотки. Лишь для прокуратора время как будто остановилось. На душе была жуткая пустота, словно он только что лишился близкого человека. Вечером Пилат покинул роскошный дворец и шел по улицам Иерусалима без цели и смысла – ничего не замечая вокруг себя.
У городских ворот его окликнула стража. Пилат лишь бросил на легионеров безумный взгляд, который казался еще более жутким в свете факелов. Впрочем, этого было достаточно, чтобы стража узнала своего прокуратора и беспрепятственно выпустила из города.
– Кажется, прокуратор не в себе, – заметил лишь один из легионеров.
– Ты еще мягко сказал. Похоже, вскоре Иудея получит нового прокуратора, – согласился с ним товарищ и задумался о перспективе, – и каково при нем будет служить.
– Хуже не будет – это точно, – присоединился к размышлениям товарищ. – Уж слишком деятельным был Понтий Пилат.
– Он хотел принести больше пользы Риму.
– Но оказалось, лишь навредил. Здешний народ не любит, когда вмешиваются в его жизнь. Лучше бы мы стояли среди разноплеменного сброда в Кесарии – там хотя бы знаешь, чего ожидать. Как-то неуверенно я себя чувствую в этом городе, не римский он…
– Будем надеяться, Марк, следующий прокуратор переведет когорты из этого неприветливого города в прежний лагерь.
– Ты прав, мой старый товарищ, следует надеяться только на хорошее – и оно придет.
– Подожди хоронить Пилата. Может быть, все не так плохо, как нам показалось, – прервал мечтания легионера Марк.
Пилат шел всю ночь, он шел не разбирая дороги, шел с единственной целью – оказаться как можно дальше от людей. Наконец усталость свалила его и погрузила в небытие.
Очнулся он в пустыне. Тело прокуратора оказалось присыпанным довольно весомым слоем песка, и завывающий ветер продолжал его нести. Песок был в ушах, ноздрях, во рту – еще б немного, и Пилат бы превратился в обычный бархан, каких вокруг было сотни.
Он встал и, медленно переставляя ноги, которые проваливались в песок, побрел дальше. Песчаная почва сменилась на каменистую, но все также оставалась пустынной. Растительности почти не было. Ужасно хотелось пить, иссохший рот горел огнем. Римлянин сорвал стебель какой-то травы и принялся жевать. Небольшое количество влаги, которую удалось добыть таким способом, оставило во рту ужасно горький привкус. Однако пройдя еще с полмили, Пилат вновь сунул в рот невкусный стебель, и теперь сок не казался таким отвратительным.
Он слышал множество рассказов о том, как местные фанатики уединяются в пустыне и живут здесь подолгу, многие месяцы. Он знал историю Иоанна Крестителя, который покидал пустыню только для того, чтобы сообщить людям о пришествии посланника Бога. Но могущественный, успевший сколотить немалое состояние прокуратор не представлял, как можно существовать в подобных условиях. Вершитель судеб и гроза иудеев был сейчас жалок и беспомощен как ребенок, оставшийся без попечения родителей.
На пути попалась скала с расселиной, в которую мог проникнуть человек. Пилат недолго думая вошел внутрь пещеры. Подальше от входа, на проникавшем скупом свете дня блестели капельки воды, словно драгоценные камни на украшениях состоятельных матрон.
Пилат прикоснулся губами к влажному камню – то был вкус сумасшедшего наслаждения, который в другие дни не могло вызвать и его любимое фалернское вино. С жадностью слизывая влагу, он все дальше проникал в пещеру, шел навстречу полному мраку.
Вот уже капельки воды перестали блестеть, а впереди возникли две светящиеся точки. Вдруг они плавно переместились влево. Словно завороженный, Пилат сделал два шага навстречу, а из места непонятного свечения раздалось протяжное шипение, которое ни с чем иным спутать невозможно.
Прокуратор в ужасе устремился к выходу. В пути он больно ударился об острый выступ камня. Слыша за собой треск разорванной материи, Пилат, словно стрела из лука, вылетел из пещеры. Опасность миновала, но он еще долго бежал прочь от места, вызвавшего ужас. Понтий Пилат в этой жизни боялся лишь немногих вещей, но страх перед змеями прочно сидел в нем с детства, с тех пор как на его глазах умер ужаленный соседский мальчик.
Лишь когда силы стали на исходе, Пилат перешел на шаг. Он снова брел в неизвестность, не имея никакой цели. Жажда опять дала о себе знать, к ней присоединилась еще одна потребность живого человека, которая давно не удовлетворялась. «Лучше бы я задавил эту поганую змею и съел», – в бессильной ярости подумал Пилат об упущенной возможности.
Шаги становились все медленнее, следы за спиной сливались в две сплошные полосы. Наконец ноги самопроизвольно подкосились, и Пилат провалился в небытие. Последними его мыслями были: «Почему я не протянул руку этой гадине? Может быть, жизнь закончилась быстро и без мучений. Помниться, яд некоторых змей убивает мгновенно…»
Вдруг тело римлянина сжалось, как это происходит с маленьким ребенком при виде непонятного явления, вызывающего страх.
