Табал - Андрей Евгеньевич Корбут
На ночь устроились здесь же, в лазарете. Но если Гиваргис сразу засопел, то Шимшон еще долго не мог уснуть.
Он тоже не знал, что с его Арицей, и сейчас, вспоминая тот день, переживал его минуту за минутой, словно это могло помочь ему снова увидеть сына наяву.
* * *
Когда Дияла не нашла Мар-Зайю, ее отец отправился к Таба-Ашшуру, но, как оказалось, напрасно: командир кисира отправился в отпуск к родителям, в Вавилонию. Тогда сотник попытался встретиться с Ишди-Харраном и не найдя его дома, отправился во дворец. Но как найти такого знатного человека там, где стражники повсюду преграждают путь, вельможи роятся как пчелы, а лучший пропуск — золото или высокий сан. Вот поэтому Шимшон дальше дворцовой площади и не прошел. К тому же еще и впросак попал. Откуда-то сбоку вдруг показался Син-аххе-риб в сопровождении секретаря и начальника охраны.
— Где была царица, когда ты появился на ее половине? — спросил царь.
Мар-Зайя отвечал:
— Гуляла в саду вместе с Вардией, женой царевича Ашшур-аха-иддина.
— Вот как? Забавно. Как это я упустил момент, когда они стали подругами. Можешь ли ты сказать, о чем они говорили?
— Едва увидев меня, они замолчали, но из того, что я понял, — скажу, что обсуждали достоинства старшего сына Ашшур-аха-иддина, Син-надин-апала. Хвалили его не по годам острый ум и прозорливость, высказывали надежду, что мой господин справедливо оценит его лучшие качества.
— Мне даже интересно, какую игру Закуту затеяла на этот раз. Он ведь еще совсем юнец. Ему всего четырнадцать, — подумал вслух Син-аххе-риб.
В этот момент царь заметил Шимшона, задержался на нем взглядом и о чем-то совсем тихо сказал начальнику своей стражи. Тот же посмотрел на сотника, как будто увидел в нем врага. Шимшон забыл опустить глаза и боялся пошевелиться, не понимая, чем навлек гнев то ли сановника, то ли повелителя. Искать Ишди-Харрана сотник после этого перестал и постарался побыстрее покинуть дворец.
Арица все это время укрывался в доме плотника Хадара и к приходу отца уже весь извелся.
— Я не собираюсь как трусливый заяц прятаться в кустах!
Шимшон его осадил:
— Да я сверну тебе шею, щенок, если ты хоть нос отсюда высунешь! Скажешься больным, пока не вернется Таба-Ашшур!
Они тогда долго сидели. Пили пиво, словно на поминках. Молчали. Шимшон — потому что не мог простить сына. Арица — скорее, из гордости.
Когда совсем стемнело, к ним присоединился хозяин дома. Тоже пригубил пива, а потом прошептал Шимшону на ухо:
— Поднимись ко мне в спальню. Там тебя человек ждет.
Шимшон спорить не стал и сделал, как велели. Каково же было его удивление, когда наверху он увидел начальника царской стражи…
— Так, значит, ты и есть сотник Шимшон? — Шумун шагнул ему навстречу.
Пришлось поклониться. Пришлось высказать вежливые слова приветствия. Но больше всего хотелось ударить этого фазана мечом, чтобы стереть с его лица насмешливую ухмылку.
Впрочем, Шумун стал совершенно серьезным, когда заговорил с ним.
— Сегодня тебя заметил во дворце один твой друг, с которым ты виделся в Тиль-Гаримму. Если ты назовешь его имя, я помогу тебе, чего бы это ни стоило.
— Друг? Вряд ли у меня есть друзья во дворце… Хотя… Не бедуин ли?… Да, да, бедуин. Купец. Он ведь говорил о тебе, — не сразу вспомнил Шимшон. — Бадр, кажется?
— Ты прав. Так кого ты искал во дворце?
— Ишди-Харрана.
— И зачем? Говори.
Перед ним стоял один из самых могущественных людей в Ассирии, мог ли он молчать… И Шимшон коротко рассказал о том, что произошло в его доме.
— Ни о чем не беспокойся, сотник. Зови Арицу. Он пойдет со мной. Позже я найду способ сообщить командиру кисира, где будет служить твой сын.
Так все и решилось за считанные минуты. И, казалось, вот он сын — рядом, и вдруг его уже нет, растворился в ночи…
* * *
Шимшон и не заметил, как снова уснул, а когда проснулся, Гиваргис уже приводил в порядок свою амуницию.
— Пора будить наших. Самое время выдвигаться. Посмотри, какой туман, прямо таки студень. Мы вырежем этих сирийцев, как стадо баранов…
Кисир Таба-Ашшура и защитников крепости разделяли всего сорок шагов. Шимшон отправил вперед десятку Гиваргиса — и потому что доверял сыну больше, чем остальным, и потому что здесь служили его лучшие лазутчики: Рабат и Абу.
Рабат был похож на высохшее дерево, которое как не пытались люди спилить, срубить или сжечь, все равно цеплялось за жизнь могучими корнями. Кожа этого человека сморщилась, будто кора, и огрубела настолько, что могла сравниться со щетиной вепря, многочисленные шрамы покрылись наростами, и лишь голубые, как небо, глаза все еще оставались молодыми. Он служил под началом Шимшона десять лет, убил сотни врагов на поле брани, но намного больше — нападая из засады, когда ходил в разведку.
Абу появился в царском полку пять лет назад. При взятии Вавилона его сотня полегла как один человек, а этот счастливчик уцелел. Год спустя, сопровождая царский караван с золотом, в составе уже другой сотни Абу попал в засаду — и снова выжил, похоронив всех своих товарищей. Когда через два месяца подобное случилось с ним в третий раз — при подавлении восстания в Мидии, — ни один кисир больше не захотел его брать к себе. Стали поговаривать, что Абу приносит несчастие. Немудрено, что после этого он целый год пропадал в лазарете, пока Таба-Ашшур вместе с Шимшоном, прослышав о чудо-герое, не пришли на него поглазеть.
— Вот этот коротышка? — недоверчиво спросил сотник, увидев перед собой невзрачного, немного полного, невысокого подслеповатого человека с большой головой в одежде санитара. — А что, если он предпочитает прятаться за чужими спинами и в этом вся его слава?
— Так проверь его! — предложил Таба-Ашшур.
Санитар стоял к ним спиной и занимался перевязкой. Шимшон бесшумно приблизился к нему и, особо не мудрствуя, решил одним ударом отсечь «счастливчику» правое ухо…
Абу опередил его: стремительно обернулся и перехватил уже занесенную руку выше локтя. Взревев от боли, Шимшон выпустил меч и сразу почувствовал, как земля уходит из-под ног. Когда он очнулся, сверху на нем сидел коротышка.
— Рука! Ты ведь не сломал ее? — беззлобно спросил сотник.
Как можно было не взять такого воина…
Сирийцы перегородили узкую улочку деревянными балками, арбой, опрокинутой на бок, и мебелью из соседних
