Табал - Андрей Евгеньевич Корбут
Ашшуррисау присел рядом с Манасом, пощупал его пульс, еще раз осмотрел шею.
— На шее пустая царапина… Ты будешь смеяться, но он умер от страха.
10
Осень 684 г. до н. э. Ассирия.
Провинция Гургум. Город Маркасу
К ночи на город снова опустился туман. Кисир Таба-Ашшура, выдержавший за день, наверное, десять приступов, — нетрудно ошибиться, когда атаки на позиции накатываются словно волны, не успеваешь подбирать раненых, от жажды пересыхает в горле и нет времени даже на то, чтобы перевести дух, — с наступлением темноты, перегруппировавшись, перешел в наступление. Таба-Ашшур бросил в бой последние резервы. Защитники Маркасу, не ожидавшие подобной дерзости со стороны ассирийцев, поддались и почти без сопротивления оставили весь квартал, примыкавший к той части стены, где этим утром появился пролом.
Ближе к полуночи Таба-Ашшур собрал в своем штабе всех сотников, чтобы решить, как действовать дальше, зная: рассчитывать на помощь не приходится. Потери были огромные: в каких-то сотнях осталось по два-три десятка человек. Раненым потеряли счет. Лучше других дела обстояли у Шимшона и Хавшаба. Но все падали от усталости и едва могли держать оружие.
Таба-Ашшур осторожничал:
— Всем быть начеку. На тот случай, если враг вдруг пойдет в наступление. Хотя надеюсь, что до этого не дойдет. Бунтовщики измотаны за день так же, как и мы. А атаковать в такой туман — это всегда риск попасть в ловушку. Скорей всего, они будут дожидаться рассвета… Шимшона и Хавшаба это не касается. Ваши люди отсыпаются и приходят в себя.
— А вино, мясо будет? — оскалился Хавшаба, довольный такой перспективой. — А то на голодный желудок и не заснешь.
— Мясо точно будет, — спокойно ответил командир. — В лазарете есть пара старых кляч. Забьете их — вот вам и мясо. А вино… Вина нет. Зато мы нашли пивоварню… Она рядом с передовой. Я поставил там охрану, чтобы мой кисир не превратился в свору пьяниц, которых можно взять голыми руками. Но тебе и Шимшону я позволю забрать оттуда пару бурдюков…
Кто-то из сотников крякнул от возмущения. Кто-то заворчал.
Таба-Ашшур холодно заметил:
— Сасон, то, что ты оставил на поле боя половину своих людей, не значит, будто они заслужили награду. Тебе бы следовало их лучше учить держать меч и копье. Ты едва отбил пару атак. Мне пришлось помогать тебе резервом… и все это ради двух десятков убитых негодяев?
— Да эти сирийцы дрались как львы, — оправдывался Сасон.
— Это была личная охрана их предводителя?.. Нет? Я тоже так думаю… Похоже, это были плотники и кузнецы. Так, может быть, тебе тоже… взять в руки молот и встать к наковальне? Ты служишь царю Син-аххе-рибу! Один ассириец должен в бою стоить пятерых врагов!
Таба-Ашшур заскрипел зубами, поднялся со своего места, прошел через всю комнату до дверей, чтобы вдохнуть свежего воздуха, даже снял шлем. Сзади наступила полная тишина. Командир редко выходил из себя.
Всматриваясь в ночь, которая пришла в обнимку с туманом, Таба-Ашшур прислушался к переговорам часовых, к смеху и голосам ассирийцев, получивших небольшую передышку, и лицо его вдруг просияло, хотя улыбка только еще больше обезобразила его лицо. Он быстро вернулся на свое место и снова обратился к Сасону.
— Ты все еще хочешь пива?
Сотник, ожидая подвоха, в ответ лишь пожал плечами.
— Ты получишь свое пиво. Каждая сотня получит по два бурдюка пива. Не больше. До глубокой ночи все должны веселиться, переговариваться, смеяться, орать песни. Чем громче, тем лучше. Это приказ. И представьте, что я выдал вам не по два бурдюка, а по десять. Но ближе к утру на наших позициях должна стоять тишина. Пусть поверят, что мы кутили всю ночь, захватив пивоварню, и теперь отсыпаемся. Это притупит их бдительность. Мы ударим за час до рассвета. К этому времени две отдохнувшие сотни Хавшаба и Шимшона должны выдвинуться на передовую. И здесь туман будет нам только подспорьем… Помните об одном: у нас одна попытка, второй такой вылазки они нам не позволят…
Глаза Таба-Ашшура нашли Шимшона. Теперь командир говорил только с ним.
— Внесите в их ряды панику и хаос. Стяните на себя все силы. Идите ко дворцу, нигде не останавливаясь. Не распыляйтесь. Не отвлекайтесь на отдельные отряды… Я буду ждать от вас связного с известием о том, что все идет, как задумано.
— Я все сделаю, командир, — поклонился Шимшон.
— Сасон, — Таба-Ашшур усмехнулся, заметив, как сжался опальный сотник. — У тебя есть шанс обелить себя. Как только мы завяжем бой на улицах города, на стенах почти не останется защитников. Этим можно воспользоваться. Если армия в этот момент пойдет на штурм — город падет… Выделишь десятерых самых проворных, самых хитрых и самых скрытных воинов. Хотя бы один из них должен добраться до ставки Ашшур-аха-иддина, чтобы доложить наследнику о нашем замысле.
— А киммерийцы? — неловко поежился Сасон.
— Поэтому ты и отправляешь десятерых. Раздели их. Пусть идут по одному, но одновременно и в разных местах. Так у кого-то появиться шанс… Пусть просачиваются, как зайцы, или мыши, или змеи — не знаю. И поэтому я поручаю это тебе. Говоришь, тебе можно довериться и все мои упреки напрасны? — докажи это. От тебя и твоих лазутчиков зависит судьба всего кисира. А может быть, и всей армии. Этим десятерым тоже дай пива, втрое больше, чем другим. Это придаст им смелости. Тот, кто дойдет до Ашшур-аха-иддина, получит награду в размере годового жалованья. Царевич должен знать, что мы задумали, и если будет на то его воля и всех богов — мы спасены.
После совещания, оставив сотню, расположившуюся на отдых, Шимшон и Гиваргис вдвоем навестили в лазарете Варду. Он то ли спал, то ли пребывал в беспамятстве, обильно потел, дыхание было тяжелым и прерывистым. Будь это кто-то другой, наверное, сразу бы сказали «не жилец», а тут — засомневались. Какой отец захочет поверить в подобное? Как и родной брат, который молит богов, чтобы они проявили милость к его близким.
— Ты простишь Арицу, если Варда умрет? — неожиданно спросил Гиваргис.
— Варда не умрет… А Арицу не прощу… — покачал головой Шимшон, еще больше помрачнев.
Они впервые заговорили о том, на упоминание чего в их семье негласно наложили запрет. И Гиваргис уже пожалел, что напомнил отцу об этой беде.
«Хотя, — подумал он, — какая там беда. Не поделили рабыню. Раздули большой пожар там, где все можно было потушить одной миской воды. Ну, подрались бы, набили бы друг другу морды, а даже если б
