Елизавета I - Маргарет Джордж
84
Я сидела в кресле с высокой спинкой, прямая, точно византийская икона. День близился к завершению. Я ничего не ела, постясь для того, чтобы острее воспринимать все происходящее в Вестминстерском зале. Его резные деревянные потолки на своем веку видали как торжествующих, так и мучимых, и это только внутри моей семьи. Что они видели сегодня, что слышали?
Стук в дверь: прибыл гонец.
– Их признали виновными, – сказал он.
– Когда? – спросила я, поднявшись.
– Только что. Я прибежал прямиком из зала.
Это было совсем рядом, он не успел даже запыхаться.
– Обоих?
– Да, и Эссекса, и Саутгемптона. Сейчас их везут обратно в Тауэр.
Я подошла к окну и выглянула наружу. На реке было достаточно лодок, чтобы невозможно было определить, в которой из них узники. Я опустила штору.
– Они не должны больше покидать его, – сказала я. – По реке они плывут в последний раз.
Каково ехать куда-то, зная, что этот раз – последний?
– Секретарь Сесил сегодня был в ударе, – сказал гонец. – Он неожиданно появился из-за шторы прямо как в пьесе. Он так хитроумно обратил против Эссекса его же собственные слова, что припер графа к стенке. Стоя напротив этого разъяренного человека, никогда еще Сесил при всем его тщедушном сложении не казался выше. Он предоставит вам протокол всего, что произошло на заседании. Переписчики сейчас скрипят перьями, не поднимая головы. Но все равно на это уйдет несколько часов.
– Вы уже сообщили мне суть, – сказала я. – Все прочее – обрамление.
Ну вот и все. Избавившись от так долго нависавшей угрозы, я ощутила безмерное облегчение, но ни намека на удовлетворение. Точно так же я чувствовала себя, когда Уолсингем недвусмысленно изобличил королеву Шотландскую и судьи вынесли приговор. Мои подозрения подтвердились. Но лучше бы уж оказалось, что они были беспочвенны.
Я собрала вокруг себя фрейлин. Мои верные компаньонки заслуживали без промедления узнать о произошедшем. Затем я в сопровождении Кэтрин удалилась в свою опочивальню, где мы могли поговорить с глазу на глаз.
– И вновь я должна поблагодарить Чарльза за его верную службу государству.
– Шпага Эссекса до сих пор у него, – сказала Кэтрин. – Как прикажете ему с ней поступить?
– Ее следует вернуть семье, – отозвалась я. – Когда со всем этим будет… покончено.
– Как скоро?
– Как только оформят все необходимые документы и все подготовят.
– Подготовят? Палача, место для захоронения? Эшафот на Тауэрском холме уже есть. Его ведь не повезут в Тайберн, я правильно понимаю?
– Нет, и на Тауэрский холм тоже. Его казнят на частной церемонии в стенах Тауэра. Придется построить новый эшафот. Там уже почти пятьдесят лет никого не казнили. Последней была леди Джейн Грей.
– Но почему вы хотите казнить его там?
– Потому что он попросил, чтобы его казнь не была публичной.
– А не потому, что допускать публику на его казнь на Тауэрском холме было бы слишком опасно?
– И то и другое, Кэтрин. Если поднимется шум, это сведет на нет нашу победу.
Суд состоялся в четверг; конец недели Эссекс провел в обществе своего пуританского капеллана Эбди Эштона, которого он потребовал, прежде чем сдаться. Он вновь впал в состояние религиозного исступления, в котором был сосредоточен исключительно на своей душе и никак не думал о своей горюющей семье. Он отказался видеть жену, мать, сестер и друзей. Вместо этого он исповедовался во всех своих грехах Эштону, который затем настоял на том, что при его излияниях должны присутствовать члены Тайного совета. Поэтому в субботу, всего через два дня после суда, совершенно неузнаваемый Эссекс валялся в ногах у адмирала и Сесила и бил себя в грудь, а затем исписал четыре страницы признаниями, измышлениями и обвинениями.
– Что ж, друзья, вы стали свидетелями его срыва, – сказала я, когда мне принесли сделанные его рукой записи, не копии. – Это всегда зрелище не из приятных.
Разобрать его бисерный почерк, который он постарался сделать еще убористей, чтобы уместить на этих страницах как можно больше, было сложно.
Сесил с Чарльзом в напряженных позах стояли передо мной. Исповедь Эссекса начиналась с признания, что он «величайший, гнуснейший и неблагодарнейший предатель, какого когда-либо видел свет». Он, как всегда, преувеличивал. Однако же он назвал имена всех, кто был замешан в его заговоре, включая лорда Маунтджоя и его любовницу, сестру Эссекса, Пенелопу. Она оскорбила его, заявив, что все считают его трусом, утверждал он. «Присмотритесь к ней повнимательнее, ибо она гордячка», – предупреждал он.
– Это у них семейное, – буркнула я.
– В разгар всего этого он неожиданно потребовал привести его слугу Генри Каффа, – сказал Сесил. – А потом бросил тому в лицо обвинение, что он, дескать, во все это его втравил.
– Он не меняется, несмотря на все заявления о том, что стал другим человеком, – покачала я головой. – Он вечно старается обвинить в своих проступках окружающих. У него всегда и во всем виноват кто угодно, но только не он сам.
– У него – да, но не у закона, – отозвался Сесил. – Закон сказал свое слово.
Он помолчал, потом бросил взгляд на Чарльза:
– Но есть еще кое-что…
– Вы должны сказать об этом, – произнес тот.
– Эссекс в нашем присутствии признался в том, что, цитирую, «покуда я жив, королева никогда не будет в безопасности».
– Прямо так и сказал? – уточнила я.
– Да, – подтвердил Чарльз, – этими самыми словами, хотя мне неприятно слышать, как их повторяют.
– Он всего лишь признался в том, что мы и так знаем, – произнесла я куда более легкомысленно, нежели себя чувствовала.
– Что касается Каффа, Мейрика, Блаунта и остальных, – сказал Чарльз, – они предстанут перед судом после того, как мы разберемся с этими двумя.
– А что будет с Саутгемптоном? – спросила Кэтрин. – Вы не сказали, где его… куда его отправят.
– Точно не во дворе Тауэра, – сказала я.
По правде говоря, я об этом даже не задумывалась. Саутгемптон не имел вообще никакого значения.
– Если он должен покинуть этот мир вместе с Эссексом, то вам надо решать, – заметил Сесил.
Его слова вывели меня из себя.
– Не приказывайте правителям! – рявкнула я. – Когда я решу, тогда и решу. Документы уже оформлены?
– К завтрашнему дню они будут готовы и представлены вам на подпись, – пообещал он.
– Завтра воскресенье. Я ни за что не стану подписывать смертный приговор в воскресенье!
– Тогда в понедельник, – сказал Сесил.
– В понедельник так в понедельник. В таком случае казнь можно будет устроить во вторник. Подготовьте все необходимое.
Он ни словом не обмолвился обо мне ни в своем признании,
